Не проси прощения (СИ) - Шнайдер Анна
Он сразу её узнал.
— Ира? — прохрипел, приподнимаясь на постели. — Что-то случилось? Тебе нехорошо?
— Нет, всё нормально. Воды хотела выпить, — ответила Ира, и в её голосе Виктору почудилось удивление. — А вот у тебя, кажется, дела не очень. Ты вертелся и стонал. Что-нибудь болит?
— Ничего, — он усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза. Болит… нет, не то слово. Вообще не то. — Душа если только.
— Душа? Что ты имеешь в виду?
— Неважно, Ириш, правда.
— Важно, — она вдруг заупрямилась. Подошла ближе и села на диван у Виктора в ногах. Горбовский тут же приподнялся и тоже сел — иначе было неловко, словно он болен, а Ира пришла его проведать. — Я хочу знать. Мне… нужно.
— Зачем? — изумился Виктор. Он не видел ни одной причины, по которой Ира могла захотеть узнать подробности о его душевных терзаниях.
Бывшая жена вздохнула, и в полумраке, царящем в комнате, Горбовский заметил, как Ира сжала ладони. Словно трудно на что-то решалась…
— Я хочу написать книгу, — сказала Ира очень тихо — почти прошелестела, а не проговорила. — Про мужчину, который изменил своей жене.
Виктор с трудом удержался от удивлённого возгласа.
— Да… хочу, — продолжала между тем Ира. — Он любил жену. Ну, по крайней мере, он так думает на момент измены и после неё тоже. Но зачем-то пошёл налево. И я хочу понять… Мне ведь нужно описать это в книге. А как, если я сама не понимаю? Так невозможно. Я должна понимать героя. Я могу быть с ним не согласна, но понимать обязана. А я не понимаю.
Виктор сглотнул. Умел бы молиться, попросил бы сейчас сил у Господа — осознавал, что разговор будет сложным. Очень.
— Что именно ты не понимаешь? — спросил он слегка сипло — в горле першило. Да и в целом во рту было как-то горько… А в груди — горячо.
— Я не понимаю, как можно разрушать, любя. Вот мой герой думает, что любит жену. Но разве, когда любишь, не стремишься к сохранению того, что имеешь? Ведь любовь — это в первую очередь созидание. Не разрушение. Если действительно любишь, разве можно пойти на измену? Она же — разрушение. А значит, нелюбовь. Разве не так, Витя?
Горбовский грустно улыбнулся. Ох, Ира, Ира… Он верил ей — наверняка про книгу и героя она не придумала, действительно есть такая задумка. Но на самом деле, конечно, Ире хотелось понять не героя, а его, Виктора.
И пусть это было в завуалированной форме, всё равно — он оценил.
Теперь нужно найти слова. Не чтобы оправдаться, а чтобы объяснить…
— То, что ты говоришь, работает, только если принимать во внимание одно-единственное чувство — к своему партнёру. К жене или к мужу, — медленно заговорил Горбовский, стараясь тщательно взвешивать каждое произнесённое слово. — Однако в жизни кроме этой самой любви к партнёру мы можем чувствовать много всего ещё. Например, желание попробовать новое. Или тоже любовь, но к себе, — ту самую, которую называют эгоизмом. Можно ли говорить о том, что не было чего-то одного, если в конечном итоге перевешивает второе и третье? Я считаю, что нет, но тут каждый волен решать для себя, что для него правдиво. И скорее всего, если ты попытаешься объяснить поступки героя в своей истории, это объяснение примет не каждый читатель.
— Это неважно, — почти прошептала Ира. — Всем не угодишь, ты и сам знаешь. Главное, что я должна понимать… и принимать, наверное, тоже.
Виктор кивнул и продолжил говорить:
— Тогда представь себе такую ситуацию, Ириш. Твой герой… Его можно назвать счастливым человеком. О подобной жизни, какая была у него, мечтают многие. Любимая работа, ещё и хорошо оплачиваемая, здоровье, двое прекрасных детей, обожаемая жена, с которой они вместе со студенческих лет…
— Трое. Детей будет трое.
— Хорошо, пусть трое. Это не так уж и важно сколько. Важна суть, а по сути получается, что твоему герою всё доставалось на блюдечке с голубой каёмочкой. Без перегибов, конечно, — он и сам молодец, но, где бы он был, если бы не родители с их покровительством? Где бы он был, если бы не жена, которая всю жизнь создавала ему комфортную «погоду в доме», зачастую в ущерб себе? Он этого даже не замечал — и не потому, что форменный мерзавец, а потому, что так всегда и бывает в жизни. Мы не замечаем чужих усилий и того, что нам легко достаётся, и не ценим это в достаточной мере и степени.
— Значит… — Ира запнулась, вздохнула, — …он не ценил?
— Не ценил, — подтвердил Виктор тихо, но твёрдо и кивнул. — Есть такая фраза, Ириш, — «принимать как должное». Он просто принимал это как само собой разумеющееся. И оттого, что мир вокруг него был крепок и комфортен, появилось ощущение, что так будет всегда. Что бы он ни сделал, что бы ни начудил — так будет всегда, и всё тут! Ничто не способно изменить обстоятельства — так ему казалось. И это — отличная почва для взращивания махрового эгоизма, Ириш. У твоего героя всё было в лучшем виде, причём без особых усилий с его стороны. И он получал то, что хотел, не зная отказа. Да и не умел он отказывать самому себе. Не умел. Не научился.
Виктор замолчал, потянувшись к журнальному столику за салфетками. Вытер вспотевший от напряжения лоб…
Да, как же это всё-таки сложно — быть честным с самим собой. Ещё сложнее, чем с окружающими… Так и хочется соврать, приукрасить, оправдаться — чтобы в собственных глазах выглядеть не настолько тошнотворно. В конце концов, он же никого не убил!
Но — нет. Не работает это подобным образом. Хочешь покаяться и получить прощение? Тогда открой глаза. Открой!
— И что же было дальше? — негромко спросила Ира, и Виктор даже вздрогнул от неожиданности — так ушёл в себя, вспоминая прошлое.
— Дальше… Дальше на его работе появилась девушка, которая делала вид, что влюбилась. И твой герой, как типичный эгоист, повёлся на её ахи-вздохи — потому что ему было приятно чужое восхищение, особенно — восхищение такой молодой и красивой девушки. И никаких тревожных звоночков в голове не зазвенело, опять же по причине абсолютной любви к собственной персоне. Ему нравились её восторженные взгляды, он чувствовал себя молодым и полным сил мужчиной. И отчего-то считал ту девушку похожей на свою жену в молодости.
— Да? — откровенно удивилась Ира, и Горбовский скептически хмыкнул.
— Да, Ириш. Не внешне, конечно, — а по сути, он воспринимал её чистым и честным человеком. Ну а как иначе-то? Разве могла в него, такого замечательного, влюбиться прожжённая сучка? Нет, разумеется. Только хорошая девочка, какой всегда была его жена.
Ира фыркнула и, качнув головой, пробормотала:
— Надо же, какая поразительная наивность…
— Не веришь?
— Почему же, верю. — Кажется, она улыбалась. Это хорошо. — Я ведь помню, каким ты был тогда. Кроме того, люди обычно склонны судить по себе и своим близким. Ты принял её притворство за искреннее восхищение — поэтому в твоей голове она и увязалась со мной.
— Не я. Герой твой.
— Ах, ну да… Точно.
— Так вот, Ириш… — продолжил Виктор, тоже улыбнувшись иронии в голосе Иры. Его очень радовало то, что бывшая жена не плакала и не вздыхала горестно над всем, что он говорил, — хотя Виктор был уверен, что местами ей всё же должно быть неприятно. — Я не буду врать: не знаю, что бы стал делать твой герой, если бы сия дева однажды буквально не свалилась ему в объятия. Я много думал об этом, но так и не пришёл к единому выводу. Мне хотелось бы верить, что он выдержал бы и не стал проявлять инициативу первым… Однако это было бы чересчур оптимистичное и лживое утверждение. Я не знаю. На тот момент я… То есть твой герой существовал в вакууме абсолютного эгоизма, когда весь мир вертится вокруг одного человека. И нет, он не думал о том, что может причинить боль своей семье или даже разрушить её. Он вообще не думал. Мозгами точно. Членом если только…
— Да это неважно, Витя, — качнула головой Ира. — Первый, второй… Результат был бы тот же.
— Это важно только для меня, — возразил Виктор. — Хочется, знаешь ли, верить, что я не такой уж гандон… Но да — не верится. Ладно… Когда всё случилось, твой герой хотел всё прекратить — у него проснулась совесть. Мы же помним, что он не совсем мерзавец, да? Однако в битве с эгоизмом, к которому герой привык, совесть проиграла. Ему хотелось купаться во мнимой влюблённости и восхищении, он чувствовал себя центром Вселенной. Дома неприятные ощущения накатывали, становилось мерзко и тошно, но потом он возвращался на работу и вновь начинал купаться в неискренних чувствах. И все неприятные ощущения забывал.
