Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста

А затем пришла ударная волна, да такая, что «Ниву» даже чуть приподняло, а когда она опустилась, то аж внутренности зазвенели.

Доски уже вовсю сыпались назад, падая на остров, на дом и в воду. На эту сторону ничего не долетело.

Кстати, и дом был почти цел, только полностью без стекол и слегка без крыши.

– Ну вот, можно ехать, – вслух сказал Ефим. Но его остановил совсем очумевший охранник.

Впрочем, парень вовсе не собирался ловить диверсанта. Он обратился к Ефиму с понятным, хотя и идиотским вопросом:

– Что это было?

– А ты что, один тут сегодня? – вопросом на вопрос ответил Береславский.

– Да. Один вчера уволился, а двоих хозяин выгнал. За пьянку. – Служивый докладывал Ефиму прямо как старшему товарищу.

По его лицу было видно, что те двое прикладывались не без третьего.

– А тебя что не выгнали?

– Я хозяину денег должен, – объяснил боец.

– Ты? – не понял Ефим.

– Да. Тысячу баксов. В карты проиграл. Он, когда пьяный, любил с нами в карты играть.

«О нравы», – снова плохо подумал о покойном Береславский, а вслух сказал:

– Знаешь, я думаю, ты его и взорвал. За долг.

– Да вы что? – чуть не заорал боец. – Да вы что говорите?

– Шучу, – успокоил его гость. – Но тебе надо стоять твердо. О чем бы тебя ни спрашивали, как бы на тебя ни жали – никого не видел, ничего не слышал. Меня тоже. А не то – точно окажешься виноватым, ты ж меня сюда пустил.

– Понял, – сказал парень.

– Короче, тебе ничего не будет, пока ты в полной несознанке, – повторил установку Береславский. – И кстати, ты ему больше ничего не должен.

Вот это парня заметно утешило. Еще раз пообещав «молчать твердо», он пошел в блокпост звонить начальству.

А Ефим развернулся и поехал собирать своих товарищей.

Они подъезжали к дому, а Береславский все просчитывал, какие следы могли остаться после сегодняшнего инцидента.

У реки их никто не видел. Да и если видел? Рыбачить не запрещено, вон сколько удочек.

Теперь о «Ниве». Конечно, такую яркую машину могли заметить из дома Гнедышева. Хотя окна в доме до взрыва были закрыты жалюзи. Да и неизвестно, был ли там кто. И если был, то захочет ли он после смерти хозяина говорить. Правда, могут быть еще камеры слежения. Но это вряд ли. Камеры так далеко не фокусируют. Зачем им другой берег, где и так охрана?

А если и засняли? Да, приезжал на переговоры. Да, общался с охранником на автостоянке. Но это на крайний случай, если прижмет.

От пульта с красной кнопкой уже избавились. Руки спецсоставом вымоют – хоть и бывший, но химик. Даже хроматограф вряд ли покажет следы.

С самолетом пока не решил. Жалко уничтожать. Да и куда его пришьют? А катер, кстати, если докопаются, у них еще вчера украли. Решили позапускать вечерком, а кто-то спер.

Оставалась еще его расписка, данная Гнедышеву. Но даже если она «жива», ее вряд ли пустят в дело. А если и пустят – то да, был такой шантаж. Героин, как обнаружили – сожгли. Есть два свидетеля. Ну а Гнедышева, к счастью, кто-то убил. Наверное, такие же отморозки, как он сам.

Нет, вроде все неплохо. На всякий случай решил попозже – недельки через две – позвонить своему товарищу. Как раз тот выйдет из отпуска. Аккуратно расспросить о новостях по этому делу. А если надо – и помощи попросить. У друга – можно.

Но самое главное, что внушало надежды на будущее: Ефим понимал, что «ж…у рвать», как говорят милицейские сыщики, за этого человека никто не будет. Был жив – боялись. Сдох – да и черт с ним.

Глава 26

Новосибирск, 26 июля

Еще один гонорар

Скрепов проснулся в отвратительном настроении.

Его больше не били, но сильнее физической боли угнетала мысль о предстоящем. Сегодня у него еще есть, а вот завтра скорее всего уже не будет.

И самое обидное, что все это, по большому счету, по его собственной дурости.

Нельзя все время идти ва-банк. Когда-то удача все равно отвернется. Да и не было никакой нужды идти на такой опасный блеф с Гнедышевым.

Скрепер просто недооценил своего противника, ориентируясь только на собственные стародавние воспоминания.

А ведь время на месте не стоит. Раз тот сумел стать таким забуревшим, да и просто коли сумел пройти живым через все эти годы, к нему надо было отнестись серьезнее.

Послышался шум отодвигаемого засова, дверь скрипнула, и вошел вчерашний сторож. Принес тарелку с большим куском вареной курицы и двумя кусками черняшки.

– Жри, – незло произнес он.

А он и не злился на Скрепова. Это бизнес. И Виктор имел еще малую надежду на том сыграть.

Боец снял ему «браслеты», но лишь на секунду, Скрепер даже кисти размять не успел. Только перевел руки из-за спины вперед, чтоб можно было есть, и снова в наручники.

Если после еды будет обратная операция, можно попытаться напасть. Хотя вряд ли это нападение станет успешным, оценил узник не столько мощную фигуру охранника, сколько измученного себя.

– Не похоже на последнюю трапезу, – заметил Скрепов, скованными руками неловко отдирая кусок курицы.

– А ты что хотел – марципанов в шоколаде? – хохотнул гнедышевский боец.

– Ну, мои ребята не только марципаны пробовали, – намекнул на возможные блага Виктор.

И это было правдой. Тот же Пашка побывал в лучших ресторанах Москвы, носил дорогие костюмы и спал с шикарными проститутками – Скрепер на человеческий ресурс денег не жалел. Так что Пашкина жизнь была вполне сытой. Вплоть до того печального эпизода с печью. Но об этом вербуемый уж точно догадываться не должен.

– Вы ж столичные, – заметил парень. – А у нас тут все попроще.

– Так я ж не за прописку плачу, – гнул свое Скрепер. Боец вступил в контакт, и это давало надежду.

– Не, мужик, ты меня не соблазняй. Деньги – хорошо, а жизнь – лучше, – вдруг посерьезнел тот. Будущее Скрепера вновь омрачилось.

– Значит, отказываешься от настоящей жизни? – все же сделал он последнюю попытку.

– Я б с тобой поработал, – честно объяснил тот. – Но начальник у меня больно строгий. Вон, видишь, рыбку ловит? – показал он, отодвинув жалюзи на зарешеченном небольшом окне.

Скрепер действительно увидел Петра Николаевича, вставшего ни свет ни заря, в спортивном костюме и с удочкой в руках.

– Судьба, – подвел боец итог вербовке. – Кому рыбку ловить, а кому кормить.

Скрепер жевал курицу без всякого аппетита и уже был близок к панике.

У него всегда была опасная жизнь. Но никогда еще ему не приходилось ждать своего конца, не имея возможности ничего предпринять. И это было страшно.