Время неба - Тори Ру
Я же, захлебываясь ядом и теряя сознание от ужаса, жестоко и весьма достоверно обвинила его в абьюзе.
Размытая сцена нашего прощания снова ясно рисуется памятью, и меня придавливает стыд и гадкая вина.
«…Интересно, кем себя будет считать наш ребенок?..» — однажды даже шутливый вопрос Тимура испугал меня до ступора.
Как мне быть теперь?..
Всматриваюсь в черноту спящего настенного телевизора и впервые понятия не имею, что предпринять — куда бежать, кому звонить, что, черт возьми, сделать.
Колотит и знобит, зубы отбивают дробь, горло нещадно дерет, опустевший желудок сжимается от боли.
Нужно рассказать ему. Он поможет.
Не оставит в беде, прикроет, возьмет ответственность, даже если не сумеет простить.
Но его бледное чужое лицо, как наваждение, ни на секунду не покидает мыслей. Речь уже не может идти о прощении — я сломала часть его огромной непостижимой души, лишила надежды и веры в людей, превратила в обугленную безделушку сердце.
Никогда не решусь заглянуть ему в глаза — слишком боюсь снова увидеть в них сожаление, боль и холод. Разочарование и насмешку.
Заваливаюсь на подушку и безучастно наблюдаю, как серый потолок с двумя рядами светильников мерно колышется в такт завываниям ветра, стены озаряют вспышки ледяных молний, тени разбегаются по углам.
«…Оставь его. Оставь его в покое.
Даже если сейчас он бухает, курит, ввязывается в драки, меняет девчонок и творит лютую дичь.
С депрессией и совершенными ошибками Тимур рано или поздно справится — они, черт возьми, соответствуют его возрасту!..»
Зато ребенок никак не может быть пределом мечтаний для девятнадцатилетнего парня.
Между нами все закончилось — жестоко, больно, страшно. Не важно.
Я не стану искать встреч и рушить его жизнь. Никогда не подойду близко, а если случайно увижу на улице — незаметно перейду на другую сторону.
Ливень стихает так же внезапно, как начался. В ошметках туч над крышей соседнего дома возникает просвет, и солнечный луч прожектором озаряет мое тесное жилище, разбросанные по полу шмотки и толстый слой пыли на мебели и предметах.
…Итак, я… больше не одна.
Только сейчас осознаю это и в полной мере чувствую.
Покалывание и тянущий узелок внизу живота, по понятным теперь причинам тесный лифчик, неподконтрольные, переливающиеся всеми оттенками спектра эмоции, бушующие в груди, дурнота, голод и слабость.
Продолжать существовать так, как я просуществовала последнюю неделю, нельзя. Пора выбираться из собственноручно вырытой ямы, пора показать теплому незнакомцу, поселившемуся под сердцем, красоту этого необъятного странного мира.
Выхожу на балкон, с грохотом распахиваю раму и, зажмурившись от ярких слепящих бликов, вдыхаю влажный, пропитанный дождевой водой воздух. А мир, будто услышав мои мысли, во всю мощь поливает жидким золотом мокрые кроны, стены домов, окна верхних этажей и лужи на тротуарах.
Запускаю руку под резинку спортивных штанов и прижимаю к животу раскрытую ладонь. И улавливаю в ответ тепло — уютное, загадочное, умиротворяющее.
— Привет! — шепчу, и губы расплываются в дурацкой блаженной улыбке. — Как тебя зовут?
По телу растекается волна трепета. Огромная ответственность дать ему имя лежит на мне… Проблемы последних лет, пыльным мешком висевшие за спиной, мгновенно улетучиваются. Глаза обжигают слезы.
— Хочешь увидеть город, где ты будешь жить? Хотя бы первые восемнадцать лет и зим… Я прочту тебе добрые умные книги, посоветую отличные фильмы и лучшую музыку. Запомню и сохраню в сердце каждый твой шаг, каждую улыбку и слово, но не буду давить. Оставайся всю жизнь рядом, или осваивай новые горизонты — отправляйся в столицу, в другую страну, на Луну… да хоть на Альфа-Центавру! Летай высоко, как твой… не важно. У тебя будут такие же темные, выхватывающие самую суть людей, вещей и явлений глаза…
Как угорелая ношусь по квартире, собираю и раскладываю по местам вещи, забрасываю в тумбочку деньги Эльвиры и, стоя у зеркала, долго-долго навожу марафет.
Идеальные стрелки, распущенные волосы, бледная кожа словно подсвечена изнутри.
Лифт раскрывает исписанные маркером створки, кеды отсчитывают последние ступени перед свободой, и вот я уже в ней — подол ситцевого платья липнет к коленям, а вольные пряди — к шее и лбу.
От асфальта поднимается пар, стволы деревьев, преломляясь в желто-зеленом мареве, извиваются, словно змеи.
Наступая на пятки своей растерянной долговязой тени, спешу к остановке, прыгаю в троллейбус с обиженной мордой, курсирующий по кольцевой к черту на кулички и обратно, и занимаю место у вымытого ливнем окна.
Июльские виды, похожие на кадры красочного мультфильма из далекого детства, плавно сменяют друг друга, мысли скачут, как испуганные зайцы.
В воображении оживают ужасные истории, услышанные в курилке от бывалых, прошедших огонь и воду коллег — о жутком токсикозе, растяжках на груди, отеках, изжоге, хамстве в консультации и адской боли при родах.
Но иррациональная радость уже разбудила доселе дремавшего беса — я ничего не боюсь. Наоборот — мечтаю увидеть глухую злобу Олега и поджатые губы Натали в момент, когда подсуну им заявление об отгуле и поясню, что назавтра записана к доктору, хищное любопытство в мутных глазах соофисников, сдувшееся эго Олечки Снегиревой…
А еще я живо представляю, как в среднюю дверь входит шумная автобусная агрессорша, от которой, рискнув спокойствием и нервами, однажды меня спас Тимур, направляется ко мне и заводит сирену, но я гордо и во всеуслышание заявляю, что не сойду с этого места. Потому что занимаю его по праву. Ибо… беременна!
Прыскаю в кулак, и равнодушные доселе пассажиры недоуменно на меня поглядывают.
Я понимаю — эти фантазии глупы и бесцельны, но они, как бальзам, нанесенный на рану, избавляют от рефлексии, долгие годы изводившей меня перед сном. Становится легче дышать.
А если серьезно… нужно действительно выкроить время, посетить врача, встать на учет и получить дальнейшие инструкции. Распланировать траты. Выбрать коляску, кроватку и одеяло — самое мягкое, теплое и красивое.
Достаю телефон, провожу по стеклу влажным пальцем и смотрю в восторженные глаза Тимура — их оттенок и настроение меняются при каждом взгляде на экран.
