Время неба - Тори Ру

Время неба

1

1

Дождь барабанит по подоконникам, стекает по запотевшим стеклам, с шипением растворяется в мутных ручьях под колесами ползущих по городской улице автомобилей и исчезает в решетках ливневок.

Я стою у открытой рамы, морщусь, глотая остывший кофе, затягиваюсь тошнотворным дымом отсыревшей сигареты и наблюдаю за разноцветными грибами зонтов, плывущими к остановке.

Через полчаса я присоединюсь к веренице невыспавшихся обывателей — обреченно поскачу через лужи к автобусу, сшибая плечами нерасторопных попутчиков, прорвусь в его теплое нутро и займу место у окна. Чтобы, добравшись до пункта назначения, разделить с коллегами участь офисного планктона.

Посторонние руки обвивают талию, и я вздрагиваю от неожиданности.

— Майка, заканчивай с пагубными привычками! Мы опаздываем! — раздается за спиной, по обонянию бьет тяжелый запах перегара.

К горлу подступает кислятина, в голове пустотой отдается похмелье, но я широко улыбаюсь:

— Олег, ты поезжай. А я на автобусе! — оглядываюсь и не даю ему возможности возразить: — Нам только слухов не хватает! Натали и так готова сожрать меня за любую провинность.

В глубине души я страстно желаю, чтобы он продолжил настаивать на совместной поездке в такси — тогда нам придется одновременно показаться в офисе, вызвав шлейф пересудов, и хотя бы частично рассекретиться, но Олег быстро убирает руки и отступает в глубину сумрачной комнаты:

— Как хочешь… Мое дело предложить.

— Да, пожалуй, так будет лучше.

Закрываюсь в ванной и с раздражением слушаю, как Олег хозяйничает на моей кухне — гремит посудой, глотает кофе, чавкает, подвывает голосу Фредди Меркьюри, доносящемуся из охрипших динамиков старого радио и учиняет полнейший беспорядок.

Меня бесят крошки и немытые чашки, которые он вечно оставляет на столе, его опухший заспанный вид по утрам, навязчивый горький парфюм, наигранный оптимизм и одышка…

— Я пойду! — наконец сообщает он из прихожей, и я вздыхаю.

— Увидимся!

Щелкает дверной замок, повисает долгожданная тишина.

Умываюсь холодной водой и долго разглядываю бледное лицо в заляпанном мыльными разводами зеркале.

Большую часть времени мне абсолютно наплевать на существо, что изо дня в день пялится из потустороннего мира — лишь подмечаю устало, что уголки его губ слегка опустились, кожа потускнела, а прозрачные глаза стали мутными и безразличными…

Все просто — мне уже тридцать два. Наедине с собой я не думаю об этих абсурдных цифрах, но мама, очередные доброхоты в лице того же Олега или не в меру любопытных коллег, дата рождения в документах и даже проклятое зеркало все равно навязчиво напоминают о них.

Я отвожу взгляд. Идиотизм какой-то.

А я не заметила, как где-то в суете затерялись и исчезли неунывающие приятели, светлые мечты, надежда на большую любовь, крепкую семью, ребенка… Растворились, ушли сквозь пальцы последние десять лет моей жизни.

Все, что у меня есть сейчас — тесная однушка в спальном районе, оставшаяся от умершей бабули, нелюбимая работа в офисе на другом конце города и Олег — мой непосредственный босс, с которым нас связывают совместные походы в бары и поездки ко мне по окончании «культурной программы».

Похмелье отзывается дрожью в пальцах.

Я клятвенно обещала себе, что не стану брать трубку, когда он в очередной раз позвонит вне работы, но ночи — страшное, беспощадное время суток, время бессонницы и ненужных навязчивых мыслей — переживать в одиночестве очень сложно. И я по первому зову еду в клуб, где Олег ждет меня с банкой холодного пива и кривой улыбочкой, и все начинается по-новой.

Всплеск, ледяная вода обжигает щеки, я закрываю кран, выхожу и выключаю за собой свет.

***

2

2

Стремительно занимаю пустое сиденье на задней площадке автобуса и буквально прирастаю к нему — мне предстоит еще полчаса дремать в переполненном салоне, борясь с последствиями бурно проведенного вечера и ночи. Прячу мокрый зонт в пакет, разматываю наушники, затыкаю ими уши и отключаюсь от внешних раздражителей.

Под аккомпанемент любимой музыки смотрю на унылые картинки, проплывающие снаружи, веки тяжелеют, озноб постепенно отпускает. Но в размеренный медляк "Слипов" вклиниваются отрывистые посторонние звуки.

Моргаю, озираюсь и нахожу их источник — агрессивно настроенные пенсионерки где-то впереди орут на попавшего под раздачу неудачника, внося разнообразие в рутину затянувшейся поездки. Остальные пассажиры увлеченно наблюдают за склокой.

Лишь на средней площадке, олицетворяя собой весь пофигизм этого мира, в окно безучастно уставился мальчишка в наушниках и черной толстовке с капюшоном.

Cонный взгляд задерживается на нем, и в душе вдруг оживают воспоминания о несбывшемся, мечты и планы, срок которых давно истек.

Он похож на моих утраченных приятелей — на всех сразу.

На приятелей, что почти пятнадцать лет назад носили на плече рюкзаки с цепями и значками и думали, что им под силу перевернуть реальность.

Но она поглотила их — в угаре тусовок пролетели школьные дни, окончилась студенческая жизнь, одна за другой отгремели веселые свадьбы… Кто-то уехал в другую страну, кто-то сгинул в алкогольном дурмане, кто-то располнел, надел галстук и ездит, как и я, на ненавистную работу в офис и при редких встречах стыдливо прячет глаза, а у иных все хорошо — семья, быт, подрастают дети.

Только я все еще ношу нелепые кеды, джинсы и подростковые худи и никак не могу въехать в абсурд, происходящий вокруг.

Мои ровесники давно стали взрослыми. Тогда… кто же я?

Мальчишка отмирает, поправляет рюкзак с белой буквой «А» в полустертом круге и хватается за поручень, продираясь к выходу.

Замечаю разбитые костяшки, рельеф вен на загорелом предплечье чуть ниже закатанного рукава, хмурый взгляд темных глаз из-под челки, устремленный прямо на меня.

Он смотрит на меня.

Я дергаюсь, отворачиваюсь и заливаюсь позорным румянцем.

Черт бы побрал эту глупую привычку пялиться на молодых парней, разглядывать их, отрешившись от возраста, установок, обязательств, отпустив на свободу мысли.

Извращенка. Иди, объясни ему теперь,