Ким Эдвардс - Дочь хранителя тайны
– Что вы! У вас бесподобная кожа! – воскликнул Говард.
Дэвид круглыми глазами смотрел на жену, словно впервые увидел, и Нора возликовала. «Слышал? – хотелось кричать ей. – У меня бесподобная кожа». Но огонь во взгляде Говарда остановил ее.
– Надо бы вам показать другие работы Дэвида. Он привез с собой целый альбом. – Нора кивнула на коттедж, приютившийся под пальмами, с бугенвиллеей, водопадом стекаю щей по шпалерам крыльца.
Ее слова: заслон, но также и приглашение.
– С удовольствием посмотрел бы, – ответил Говард и снова повернулся к Дэвиду: – Ваши задумки крайне любопытны.
– А и вправду, присоединяйтесь к нам на ленч! – пригласил Дэвид.
Однако у Говарда, как выяснилось, в час дня была назначена встреча в городе.
– А вот и Пол, – сказала Нора. Дожимая последние сто ярдов, Пол бежал по кромке воды, его ноги и руки так и мелькали на солнце, в зыбком от жары воздухе. Мой сын, подумала Нора, и мир на секунду распахнулся, как это нередко случалось, – просто от того, что Пол есть на этом свете. – Наш сын, – добавила она для Говарда. – Тоже любитель бега.
– И в хорошей форме, – заметил Говард.
Пол замедлил шаг; поравнявшись с родителями, остановился, согнулся пополам и, уперев руки в колени, глубоко задышал.
– И у него прекрасное чувство времени, – прибавил Дэвид, поглядев на часы. Не надо, мысленно взмолилась Нора; Дэвид не понимал, как он ранит Пола своими планами относительно его будущего. Не надо! Но Дэвид упорствовал:
– Больно видеть, что он упускает свое призвание. Обратите внимание на его рост. Представьте, чего бы он достиг в спорте. Но, увы, ему совершенно наплевать на баскетбол.
Пол с недовольной гримасой поднял голову, и Нора разозлилась – в который раз. Ну почему Дэвид не желает понять, что чем больше он навязывает Полу свой баскетбол, тем сильнее мальчик сопротивляется? Лучше бы запретил – и добился бы своего.
– Мне нравится бегать, – буркнул Пол, выпрямляясь.
– Что совсем неудивительно, – ГЪвард протянул ему руку, – учитывая, как здорово это у тебя получается.
Пол, вспыхнув от удовольствия, обменялся с ним рукопожатием. У вас бесподобная кожа, сказал Говард пару минут назад. Возможно, ее лицо было столь же прозрачно, подумала Нора.
– В обед вы заняты – тогда приходите ужинать, – предложила она неожиданно для самой себя, в порыве благодарности за доброту Говарда к ее сыну. Она проголодалась и хотела пить, от солнца у нее кружилась голова. – С женой, конечно. Со всей семьей. Разведем костер на берегу, сообразим что-нибудь вкусненькое.
Говард сдвинул брови и отвел взгляд в сторону, на сверкающую воду. Сцепил ладони, закинул их за голову, потянулся.
– К сожалению, я здесь один. Ушел, так сказать, в себя. Собираюсь разводиться.
– Очень жаль, – соврала Нора.
– Все равно приходите, – сказал Дэвид. – Нора прекрасно готовит. А я покажу вам фотографии из серии, над которой работаю, – она, знаете ли, призвана пробуждать восприятие. Метаморфозы и все такое.
– Метаморфозы, говорите, – протянул Говард. – Это мой конек. Спасибо за приглашение, с удовольствием принимаю.
Дэвид и Говард проговорили еще несколько минут. Пол тем временем, остывая, шлепал по воде. Нора, нарезая для салата огурцы, в окно кухни видела, как Говард распрощался и ушел. Ветерок трепал занавеску, удаляющийся Говард то появлялся, то исчезал. Нора вспомнила его коричневые обожженные плечи, пронизывающий взгляд, голос. За стенкой шумела вода – Пол принимал душ; в гостиной шелестела бумага – Дэвид раскладывал фотографии. С годами он буквально помешался на своем хобби и видел мир – ее саму тоже – исключительно через объектив. Дочь, которую они потеряли, продолжала стоять между ними, их жизнь строилась вокруг ее отсутствия. Временами Норе казалось, что кроме этой трагедии их вообще больше ничего не связывает. Она смахнула огурцы в миску и занялась морковью. Говард превратился в точку размером с булавочную головку, затем и вовсе исчез. У него большие руки, вспомнила Нора, загорелые, со странно светлыми ладонями и ногтями. Бесподобная кожа, сказал он и не отвел взгляда.
После ленча Дэвид спал в гамаке, а Нора легла на кровати под окном. В комнату залетал ветерок с моря, и под его дуновением она чувствовала себя на удивление живой, органичной частью воды и пляжа. Говард, самый обыкновенный человек, сухощавый и лысоватый, таинственным образом привлекал ее, словно соткавшись из ее одиночества и желаний. Она представила, как восхитилась бы ею Бри.
«Почему бы и нет? – засмеялась бы она. – В самом деле, Нора, чем плохо?» «Я замужняя женщина», – чопорно ответила Нора, приподнявшись на локте, чтобы взглянуть в окно на ослепительный, зыбкий песок. Ей очень хотелось, чтобы сестра с ней поспорила. «Я тебя умоляю, Нора! Живем только раз. Отчего не развлечься?»
Нора тихонько прошла по истертому дощатому полу, налила себе джина с тоником и лаймом и устроилась в кресле-качалке на веранде. В воздухе плыли звуки гитары. Нора представила Пола, сидящего по-турецки на узкой кровати, сосредоточенно склонившего голову над обожаемой новой «Альмансой», которую Дэвид подарил ему на последний день рождения. Инструмент действительно прекрасный, с корпусом розового дерева, эбеновым грифом и медными колками. Дэвид очень старался быть Полу хорошим отцом. Пусть он чересчур давил по части спорта, но, с другой стороны, находил время для рыбалки и прогулок по лесу ради бесконечной охоты за камнями. А сколько времени потратил, собирая сведения о гитаре и заказывая ее через фирму в Нью-Йорке, и его лицо светилось тихой радостью, когда Пол со священным трепетом достал «Альмансу» из коробки. Нора поглядела на Дэвида, спящего на другом конце веранды, такого незнакомого в последнее время. На щеке у него подрагивал мускул. «Дэвид», – шепнула она. Он не услышал. «Дэвид», – повторила она чуть громче, но он не пошевелился.
В четыре часа Нора сонно встала. Надела цветастый сарафан, в талию, с тонкими бретельками, повязала фартук и занялась ужином, остановив выбор на простых, но изысканных блюдах. Тушеные устрицы с хрустящими крекерами, золотые кукурузные початки, свежий салат, маленькие омары, которых она купила утром на рынке и еще не вынимала из ведра с морской водой. Нора сновала по миниатюрной кухне, импровизируя на ходу: вместо сковородок использовала формы для выпечки, майоран в салатной заправке заменила душицей. Подол ситцевого сарафана легко касался ее ног, скользил по коже. Нора опустила руки в раковину с холодной водой и принялась мыть нежный латук, листочек за листочком. Пол и Дэвид разводили огонь в гриле, слегка проржавевшем, с дырками, залатанными алюминиевой фольгой. На столе, потрепанном солеными ветрами, были разложены бумажные тарелки, расставлены красные пластиковые стаканчики с вином. Омаров надо есть руками, и чтобы масло текло по ладоням.
