Залив девочек - Александра Нарин
Скоро все наши попутчики сошли у храма. Туда прибивались другие плоты и лодки. Промокшие боги беспомощно смотрели на людей. Мне казалось, в мои уши набили мокрой ваты, а время исчезло.
Мы опять остались одни. У меня началась истерика – проехали полземли и совсем не приблизились к цели. Я плакала, а Винкей сказал:
– Хватит рыдать, детка, это уже Коямбеду, очень-очень близко к Башне, где живет дядюшкина семья.
Я почувствовала в нем скрытую радость ченнаита, попавшего в город, хоть и разрушенный, но родной.
Чарита
Я радовалась, что мои дети в безопасности, и сама я там, где сердце. Мальчишки разыгрались на полу с сиротками. Я старательно выполняла все поручения старой госпожи: вытирала воду, что затекала с окошек и балконов, раскладывала матрасы, одеяла на перила лестниц – чуть подсохнуть; надевала детям, нашим и соседским, кофты и носочки. Даже грязные сумерки в комнатах мне хотелось отмыть тряпкой. Я вдыхала запах Леона, который ходил мимо меня, помогая соседям, устраивая их удобнее. С наслаждением я вдыхала его странный запах: жасмина и мыла. Мои счастливые звезды наслали на город наводнение! Я жила с любимым мужчиной. Разве могла такая удача случиться сама без воли богов?
Я радовалась, я знала: чем дольше простоит вода, тем дольше я пробуду с ним рядом.
Чем дольше простоит вода, тем дольше девочек не смогут отдать в другие приюты.
Чем дольше простоит вода, тем дольше я буду нужна.
Пусть идет дождь. Я не хочу возвращаться в Ночикуппам.
«Лей, – говорила я дождю, – теки, как течет любовь!» «Милая Минакши, – говорила я, – милая Мариманн, да продлятся эти дни. Я в вашей власти, светлые богини!»
А соседи, конечно, жаловались. Люди часто стонут, что бы ни случилось, не понимают, что пока они причитают, жизнь-то идет, и идет она прямиком к погребальному костру. Даже если за его дымом новое рождение, этого-то уже не вернешь.
Но есть некоторые, мне такие по душе, они не убиваются, а думают, что бы предпринять. Такой Леон, он всегда смотрит: как сделать лучше из ничего.
– Никто не приедет, – сказал он. – Это опасно, но мы должны развести на лестнице огонь. Подготовить воду, чтобы в любой момент его потушить. Нужно покормить детей. Да и сами мы давно не обедали.
Он улыбнулся людям. Мой Леон всем внушал покой. Он поднялся с другими мужчинами на самый верхний этаж Башни.
Там наверху жили бхуты[58]. Я раз поднималась туда, чтобы взглянуть, есть ли там свободные комнаты для жилья (я собиралась уйти от Ядава). Для защиты от бхутов я взяла нож, смазанный пеплом сожженной куркумы. Я увидела брошенные и запечатанные запретными лентами квартиры без стен и крыши. Жить в них было нельзя, разве что возле лифта. Но как возле лифта сделать кухню, где ходить в туалет? Я оставила эту затею.
Так вот, мужчины разорвали ленты и выломали двери тех заброшенных квартир, отнесли на площадку перед лифтом к самой воде.
Они поломали эти двери на щепки, скомкали старые газеты и разожгли костер. Потолок тут же закоптился, стало дымно и горько. Но все люди Башни спустились к этому костру. Каждый вынес то, что у него было из еды, притащили питьевую воду – у кого сколько осталось. Дым потихоньку уползал в окно, карабкался вверх по лестницам. Мы кашляли, мы прокоптились, но радовались. В одной кастрюле мы сварили чай, и он утешил людей в сырую ночь. В другой кастрюле сварили рис, пожарили хлеба. Все поели понемногу.
Джали
Винкей взял меня за руку:
– Я знаю, что с Сашу и мамой все хорошо, я чувствую, они здесь. Пойдем, мы просто должны идти и не останавливаться.
Я ревела и шла. Разные люди встречались нам в водовороте города. Один человек весь в золотых браслетах, цепочках и белой грязной рубашке шел, пиная воду, и спрашивал у всех:
– Кто-нибудь видел красную машину? Ти эн 35 эй эл четыре восьмерки? Новая, восемь лакхов[59]! Куда ее смыло, черт бы ее побрал!
– Людей не могут найти, а ты хочешь отыскать кусок железа, – ответил ему нищий старик. Он медитировал на тележке для перевозки овощей. Тележку медленно уносило потоком, но старичок сохранял совершенное спокойствие. Мне стало его жалко, я расплакалась еще сильней.
Ужасные картины продолжали лезть в голову: мой сынок оступился и упал в поток; лодка, на которой их пытались спасти, перевернулась, и все захлебнулись; провода замкнуло, и его ударило током. Я умирала от страха и неизвестности, поэтому старалась изо всех сил не отставать от Винкей. Я ругала себя за то, что стала такой толстой и теперь едва пробираюсь в воде. Дождь стихал и начинался снова, одежда липла ко мне. Вдруг острая боль пронзила ногу.
– Потерпи, детка, – сказал Винкей, – немного осталось, это уже Анна-нагар. Подними ногу.
Я подняла толстую ногу, держась за летучие корни баньяна, меня качало. Туфель проткнуло осколком стекла. Стопа кровоточила.
Он снял с моей шеи мокрую дупатту и обвязал вокруг туфли.
– Так меньше грязи попадет.
Я рыдала вместе с дождем от бессилия и боли.
– Осталось совсем немного, за этими кварталами Килпок, потом только пробраться через Эгмор. И мы будем у базилики Святого Фомы, от нее до Башни пять минут.
Я разрыдалась сильней от всех этих названий.
– Это же все одна дорога, детка, все прямо и прямо.
Я поверила, что это правда недалеко, я шла. Ругала себя: «Толстая курица, бесстыжая обжора!» Я молилась Мариманн, чтобы она спасла моего сына.
Мне казалось, что в моей ноге яд, страшная гангрена. Боль расходилась и пульсировала уже в бедре. Винкей продирался вперед и тащил меня, у него не осталось сил на разговоры и подбадривания.
* * *
Мы прошли, наверное, десять тысяч шагов, проталкиваясь через воду, когда увидели первую лодку с военными. Они раздавали рис и минералку. Люди бежали к ним отовсюду, во все стороны летели брызги, но вода сдерживала движения. Бег казался нестерпимо медленным. Все-таки лодку окружили, так что она чуть не перевернулась. Солдат закричал в громкоговоритель: «Спокойно, подходим по очереди! Спокойно!» С его голосом играла сырость: таскала туда-сюда между домами, а потом сжирала, как кошка крысу.
Мы с Винкей разбухли, будто варенный рис, часто приходилось шагать по грязи и траве. Кругом продолжали плыть и карабкались обездоленные люди, они тащили детей и стариков на какой-то ветоши.
Я никогда в жизни не ходила так долго.
