Нет дыма без меня - Энни Дайвер
Наш зрительный контакт длится несколько секунд. Он – недовольный, я – напуганная до смерти, но все еще барахтающаяся в попытках выжить. Похититель, качнув головой, выходит, щелкает замком. Я же больше не теряю драгоценных секунд. Включаю телефон, молясь, чтобы батарейка не села. Прикрываю экран ладонями, чтобы ярко не светил, жду загрузки и наконец набираю по памяти номер Дымова. Да, знаю наизусть: он так и не сменил номер, и это идет на пользу. Мне остается надеяться, что он возьмет трубку и не посчитает меня мошенницей, звонящей, чтобы выманить сбережения.
Возможно, это мой единственный шанс. Жму кнопку вызова, переключаюсь на громкую и выключаю звук собеседника. Мне необязательно его слышать, лишь бы он услышал все правильно. Я же успею сказать?
В ноги неприятно отдает дрожь, будто судорогами стягивает, но я игнорирую сигналы тела и смотрю на соединение. Пожалуйста, ты должен меня спасти. Кто, если не ты? Горячие слезы бегут по щекам и оседают солью на языке. Меня невовремя тошнит, голова снова кружится, и я прикрываю глаза, распахивая их только тогда, когда слышу копошение в замке.
Черт.
Сбрасываю и набираю заново. Кладу мобильный экраном вниз и прячу в пустых ящиках: в кармане вряд ли получится расслышать.
Мой похититель возвращается, и я едва сознание не теряю от волнения и ужаса. Желудок сжимается, но я стараюсь глубже дышать. Если мы сейчас отсюда уйдем, не факт, что вернемся. Поэтому нужно держаться и надеяться, что со второго раза Дымов все же ответит. Плюхаюсь на матрас и снова забиваюсь в угол. Единственная попытка на спасение стремительно тает. Я прячу трясущиеся пальцы в длинных рукавах и обхватываю свои плечи.
– Зачем вам Егор? – Голос дрожит, по щекам снова слезы катятся; я понимаю, что мне не нужно задавать этих вопросов, лучше молчать и не провоцировать, но в противном случае Дымов меня не найдет. А я очень хочу, чтобы нашел, потому что я все еще не сказала ему главных слов. Все откладывала, откладывала: боялась. Теперь же все признания наружу лезут, только того, кому они предназначены, рядом нет. За что жизнь так несправедлива?
Лишь бы он ответил! Хоть бы услышал…
– Задубела? – осматривает меня, недовольно цокает и снимает с себя теплую куртку. – Тряпками накройся, – толкает ко мне старое потрепанное одеяло, отчего я недовольно морщусь. Мне снова становится плохо, и я давлю рвотный позыв, стоит мне на мгновение представить, что могли делать с этим одеялом. Отрицательно качаю головой.
– А хахаль твой брата моего подстрелил год назад. – Похититель сжимает челюсти и стискивает кулаки. Бьет по стене, и эхо его отчаяния в груди моей отражается. Кто бы мог подумать, что я буду сочувствовать своему похитителю. Но терять близких всегда печально, ведь для нас они всегда лучшие, какими бы на самом деле ни были.
– Что он сделал? – спрашиваю, прекрасно сознавая, что Дымов вряд ли бы просто так палить начал. Интересно, он слышит нас? Надеюсь, что да, иначе этот разговор будет совершенно бессмысленным. Дрожь потихоньку отступает. Мой собеседник втягивается в беседу, его боль осязаемая, но ощущать ее я не хочу, поэтому сосредотачиваюсь на себе и думаю, чем защититься, если он решит повторить рукоприкладство.
Прикладываю ледяные пальцы к щеке. Я и думать забыла об ударе, он померк на фоне куда более важного события. Но болевые ощущения никуда не делись, так что я тихо шиплю. Мое недовольство без внимания не остается, но похититель только цокает устало, ни капли мне не сопереживая.
– Мы ювелирный хотели обчистить. Взяли заложников, потому что менты быстро приехали, ну а потом и элитные ребята подтянулись с переговорщиком. Я и еще один парень сбежали, брат тоже пытался, мы через соседнее здание выходили. По нам огонь открыли, его подстрелили и задержали. Скончался, пока на «Скорой» до больницы ехал, от потери крови, а у него жена молодая на сносях. Мы потому и решились быстро подзаработать, от государства нашего же хер помощи дождешься. – Он сплевывает в полуметре от себя и растирает слюну ботинком. – Герою твоему премию выписали, а ребенок растет, отца не зная.
Будь я чуточку наивнее, обязательно бы сказала что-то утешающее, но пока меня хватает только на циничную улыбку, потому что думать нужно головой, прежде чем делать. И ответственность за поступки нести. Дымова я не виню, он работу свою выполнял, а чем горе-грабители думали, знать не хочу. Жажда легкой наживы порой туманит разум, но на ее место приходит жестокая реальность и прикладом по виску бьет, дай бог чтобы не на смерть.
Молчу, не знаю, что говорить в подобных ситуациях, потому что кроме того, что вся их компашка – круглые идиоты, ничего на языке не вертится. Но от меня ответа никто и не ждет. Буркнув грозное: «Сиди и не рыпайся», похититель скрывается из поля моего зрения, запирая комнату на ключ.
Я же боюсь пошевелиться. Знаю, что стоит взять телефон, проверить, услышал ли меня Егор, написать ему сообщение, но ноги отказываются идти и совсем меня не слушаются. Стучу по ним кулаками, давлю ногтями – они занемели от долгого сидения в одной позе.
Подползаю к краю и с трудом встаю. Надо расходиться, надо достать телефон и спрятать его получше, желательно так, чтобы я легко могла его забрать, если этот сумасшедший решит увести меня в другое место. Тысяча иголок вонзается в ноги, возвращая им чувствительность. Я едва не скулю от боли, потому что ненавижу это мерзкое ощущение. Хватаю телефон, проверяя. Вызов длился три минуты. Значит, Егор услышал?
Сердце разгоняется, а отчаянная улыбка растягивает губы. У меня есть шанс на спасение? Дышу чаще и снова слезы с лица стираю. Их так много за последние несколько часов, что я удивляюсь, как до сих пор от обезвоживания не скончалась.
Набираю номер телефона еще раз, молясь, чтобы мой похититель не вернулся раньше. Мне бы только услышать, что меня найдут. Лишь бы Егор сказал, что все будет хорошо. Я же поверю, мне только это и остается в четырех стенах и с забитым наглухо окном. Но абонент не доступен. Не в Сети или отключен.
Закрываю глаза и дышу так глубоко, как могу, напитываясь затхлым воздухом. Не знаю,
