Чужой ребенок (СИ) - Зайцева Мария
Ванька прибегает через полчаса и зовет есть.
Выхожу в халате, наплевав на все и всех.
Обед проходит в молчании.
Не знаю, заметили ли Ар с Лялей то, что я их застала, или нет, но оба не стремятся к общению.
Ар спокойно орудует обоими руками, из чего я делаю вывод, что травма не настолько серьезная, Ляля опасливо поглядывает на меня, словно опасается, что я прямо сейчас начну выспрашивать у Ара про его работу дворником, умотавшийся в бассейне Ванька сметает со стола все, до чего способен дотянуться, и я радуюсь его здоровому аппетиту.
После обеда я пытаюсь опять поговорить с Аром про творящееся вокруг, но он вообще не поддерживает беседу:
— Я тебе уже сказал, все с Хазаром! Ань, я реально не могу… К тому же… Некогда мне. Вообще некогда.
Поняв, что тут картина безнадежная, я провожу остаток дня с Ванькой. Ляля к нам не присоединяется, видно, напуганная своей откровенностью и моими прямыми бестактными вопросами. Она легкой тенью скользит по дому, в основном, на кухне, я вижу, как она кормит по очереди мужчин, находящихся в доме, как прибирается, как просто сидит возле Ара и смотрит, как он работает.
Очень хочется подойти и спросить хотя бы, как дела? Все ли живы?
Но не решаюсь. Утешаю себя тем, что, если б что-то пошло не так, то движения бы в доме было больше… А раз тихо, значит, все идет, как надо.
Незаметно наступает вечер, и наваливается темнота.
Ванька, успевший за день еще и позвонить матери, убедиться, что с ней все в порядке и что ей глубоко плевать, где сейчас ее сын, засыпает рано.
А я сижу возле его кровати и смотрю в спокойное лицо. Чуть насупленные брови, сильнее, чем надо, сжатые губы, но в целом, заснул он быстро.
Все же, детская психика на редкость гибкая.
Я прекрасно осознаю, что все свои переживания запихнула в далекий угол сознания, потому что не в силах сейчас лихорадочно обдумывать свое будущее, работу, отношения-не-отношения с его отцом… И все это бледнеет просто перед мыслью о том, что именно сейчас происходит за пределами нашего спокойного мира. Кажущегося спокойным, но такого хрупкого, такого зависимого от внешних обстоятельств… Ведь, если сейчас с Хазаровым что-то случится… Кто придет сюда? И что этот “кто-то” сделает с нами? Эти мысли довлеют, и на рефлексию не хватает сил… И, наверно, это хорошо?
Я укрываю Ваньку, не удержавшись, провожу пальцами по гладкой коже щеки, удивляясь ее нежности. Маленький совсем… Малыш.
Непонятная эмоциональная уязвимость, когда думаю о нем, тоже тревожит. Что будет дальше? С нами? С ним? Со мной?
Смаргиваю слезы, иду к себе.
В доме тишина, наверно, Ар и Ляля где-то в глубине этого здоровенного, так до конца мною и не исследованного здания, но искать их сейчас не собираюсь. Нет смысла мешать. Охрану тоже не видно, но она есть… И, если будет неудача, если с Хазаровым что-то… То они не пустят никого внутрь… Надеюсь.
Наверно, это должно успокаивать, но не успокаивает.
Хожу по комнате вперед и назад, как никогда ощущая себя в клетке без возможности выйти, изменить что-то…
Успокаиваю себя тем, что, как только приедет Хазаров, я непременно, непременно…
Фар заезжающих на территорию машин я не вижу, просто, кажется, кожей ощущаю присутствие…
Иду к двери, распахиваю и упираюсь носом в широкую грудь стоящего на пороге моей комнаты Хазарова.
Задираю подбородок, умирая от облегчения, что он здесь, что живой и внешне даже здоровый, раскрываю рот, чтоб высказать все, что я пережила, может, обругать…
Но Хазаров резко перехватывает меня за подбородок и жадно целует, не позволяя вообще ни звука проронить.
Я задыхаюсь от неожиданности и непонятного, но совершенно бешеного восторга, цепляюсь в панике за ворот темной рубашки, расстегнутой у горла…
Хазаров подхватывает меня под ягодицы, да так и вносит обратно в комнату, не прерывая бешеного, безумного просто поцелуя…
Глава 56
Меня разматывает в одно мгновение. Еще секунду назад я была полна решимости в первую очередь выяснить ситуацию, а потом уж… А ничего потом! Ничего! Хватит одного раза, одного моего полного отключения головы!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Но Хазарову, как обычно, плевать на любые желания других. Он действует напролом, ни на мгновение на тормозя.
И (опять! опять!) я ничем не управляю, ничего не могу сделать, оглушенная бешеным напором.
Хазаров молчит, не отвечает ни на один мой суматошный, распаленный вопрос, просто делает то, что хочет.
Роняет на кровать, смотрит пару мгновений, и взгляд его непонятен, то ли изучает, то ли ждет чего-то… Ждет? Подаюсь вперед, пытаюсь сесть, но он тут же толчком отправляет обратно на покрывало, не успеваю возмутиться, как уже скользит ко мне, опирается ладонью о матрас рядом с моей головой, другой рукой молча дергает пояс банного халата, да так ловко, что в следующую минуту оказываюсь совершенно обнаженной.
Его и без того чернущие зрачки еще больше расширяются, взгляд неторопливо и жадно скользит по моему телу, и это ощущается прикосновением. Полноценным, властным, таким, которому невозможно противостоять…
У меня дыхание перехватывает от этого, жалко пытаюсь прикрыть грудь почему-то… Хазаров усмехается углом рта, и я только сейчас замечаю, что у него кровь на виске… Его? Чужая?
— У вас… — Боже, мы с ним в постели, а все на “вы”... — кровь… Ранен?
Он не отвечает, и, как мне кажется, даже не слышит моего вопроса.
Просто наклоняется и опять целует. Да так жадно, так жестко, жестоко даже, что я не могу ответить. И, похоже, ему и не требуется мой ответ! Ему вообще мое позволение не требуется! Он просто берет то, что считает нужным, не спрашивая согласия.
Ощущаю себя добычей, наложницей властного тирана, как в какой-нибудь старой книге из тех, что читала бабушка когда-то… “Анжелика и султан”? Или что-то про гарем?
Каким образом этим мыслям находится место в моей совершенно безумной голове, не понимаю и не хочу понимать…
И то, что потом происходит, тоже отпечатывается статично, словно на восточной чеканке: его напряженное лицо, грубые темные руки на моей коже, жесткий захват за подбородок, нажатие, чтоб раскрыла рот, впустила…
Это мало похоже на нашу первую ночь, где я все же немного управляла ситуацией, позволяла делать с собой все, что ему хочется, но именно что позволяла…
А сейчас происходит нечто запредельно жесткое, грубое. Нет, Хазаров не причинает боли, по крайней мере, намеренно, хотя следы от его пальцев обновляются на шее и добавляются на внутренней поверхности бедер.
Просто приходит понимание, что, реши я сопротивляться в этот раз… Меня не услышат. Не поймут. И, возможно, даже не заметят смешных попыток отстоять себя.
Хазаров ведет себя так, словно долго испытывал дикую жажду, невозможную, невероятную, и теперь добрался до источника с водой. И убьет любого, кто попытается его остановить и не позволить напиться.
Я , хоть и растерянно, но все же отвечаю, не замечая, как льются слезы, как судорожно сжимаются на каменных плечах пальцы, как непроизвольно напрягаюсь, в попытке хоть чуть-чуть отстоять себя… И удивленно вскрикиваю, когда по телу проходит судорога болезненного удовольствия, которая пугает больше, чем радует.
Я могу так? Я способна получить от этого кайф? Я вообще, что ли, с ума сошла? Окончательно?
Хазаров притормаживает, внимательно изучает мое изумленное, растерянное лицо, усмехается, а затем закрывает рот широкой ладонью, окончательно подчиняя, и наваливается сильнее…
И я умираю еще раз. И еще.
Ну что тут скажешь?..
Я, определенно, сошла с ума. Определенно… Планово психиатра не пройду на очередном медосмотре.
После долгого, выматывающего нас обоих финала, Хазаров откидывается на подушку, осматривает мою комнату, потом меня. И спрашивает коротко:
— Здесь вода есть?
— Да, — чуть помедлив, отвечаю я, переворачиваюсь на живот и тянусь к тумбочке, на которой стоят графин и стакан. Сажусь, кутаясь в измятое покрывало, почему-то испытывая неловкость из-за того, что голая, наливаю воду, подаю.