Одна на миллион - Елена Алексеевна Шолохова
Я выключила свой компьютер, взяла сумочку, но не успела подойти к двери, как она распахнулась. На пороге стоял Соболев, сунув руки в карманы и привалившись одним плечом к дверному откосу. Чуть склонив голову, он неотрывно смотрел на меня. Молчал и хмурился.
Я в первый миг растерялась, но быстро взяла себя в руки и уверено двинулась к выходу. Но Соболев так и продолжал стоять, заслоняя собой проём.
– Дайте пройти, Вадим Сергеевич, – ледяным тоном попросила я, но он и не подумал меня пропустить. Стоял, смотрел, молчал. А мне под пристальным его взглядом, даже несмотря на злость, на горечь и обиду, сделалось неловко.
Чёрт, не на таран же его брать. Я отступила на шаг. В голосе уже начала проскальзывать дрожь, но я, как могла, строго сказала:
– Вадим Сергеевич, вы меня задерживаете.
– Надолго не задержу, – наконец ответил он. – Мы опять на «вы»?
Я вздёрнула подбородок, посмотрела на него холодно, промолчав.
– Анжела, послушай меня. Я просто хочу с тобой поговорить, объяснить тебе…
– Хорошо, я вас слушаю.
Он снова замолк, вытягивая своим бездонно-чёрным взглядом всю душу из меня. Я сжала губы, отвернулась. Не надо на меня так смотреть! Пусть так смотрит вон на ту, которую обнимал только что.
– Анжела, я понимаю твою злость.
Я снова повернулась к нему, усмехнулась.
– Что вы? Какая злость? – и тут же, не удержавшись, спросила, глупая: – Это ваша девушка была там… с вами?
А сама мысленно взмолилась: пожалуйста, пусть будет нет! Пусть скажет, что это просто знакомая, сестра, да кто угодно…!
– Да, – помешкав, ответил Соболев, и внутри меня как будто оборвалась струна. Я опять отвернулась, чувствуя, что подступают непрошенные слёзы, закусила до боли нижнюю губу.
– Анжела, – Соболев шагнул ко мне, взял за плечи, пытаясь заглянуть в глаза, но я упрямо отворачивалась. Не хочу, чтобы он видел меня такой, несчастной, жалкой, готовой из-за него расплакаться.
Я раздражённо дёрнула плечом, раз, другой, пытаясь скинуть его руки, но он держал крепко.
– Анжела, поверь, я сам не хотел, чтобы так вышло. Ты мне очень нравишься, очень. Это правда. Но, как бы мне ни хотелось, между нами ничего быть не может. Я могу быть тебе только другом.
– Почему? – спросила зачем-то я, хотя понимаю же, как это глупо, как бессмысленно и даже жалко – задавать подобные вопросы. Но всё равно хочется знать, почему, чем я хуже той.
– Ты очень сильно мне нравишься, – повторил Соболев. – Последнее время я только о тебе и думаю. И я бы, может, и хотел, чтобы… Но у нас ничего не получится.
– Так почему? Почему? Я не понимаю.
– Тут мало что зависит от моего желания.
– А отчего такое может зависеть ещё-то? Или… это из-за Наташи?
Соболев опять замолчал.
– Ты любишь её? – не выдержала я затянувшейся паузы.
– Анжела, не всё так просто. Любишь, не любишь – это тут ни при чём… с Наташей я начал встречаться раньше. До того, как узнал тебя. Она доверяет мне, она ко мне привязана. И я не могу просто бросить её, потому что так мне захотелось.
Угу, он бережёт чувства этой Наташи, а на мои чувства, значит, можно и наплевать.
– Мне домой пора, Вадим Сергеевич.
– Анжела, ты красивая, умная, яркая, талантливая. У тебя ещё всё будет. Ты ещё встретишь кого-то достойного, кто полюбит тебя и кого полюбишь ты. Я искренне желаю тебе счастья. И… прости меня. Я бы правда хотел, чтобы всё вышло по-другому, но…
Я вывернулась из его рук, вылетела из кабинета и устремилась к лифту. Тоже мне, утешил так утешил: встретишь когда-нибудь достойного! А нужен он мне, этот достойный? И я хочу быть счастливой и любимой сейчас, а не когда-нибудь потом. И вот это: ещё полюбишь. А до тех пор мне что делать? Как это может помочь, когда у меня сердце так болит, так разрывается? Как я могу по заказу прекратить любить Соболева, если он в моих мыслях постоянно? Ну что он за дурак? Она ко мне привязана! Как привязалась, так и отвыкнет, взрослая ведь женщина, а не ребёнок малый.
В машине я всё же разрыдалась, не дотянула до дома. Виктор косился на меня, глядя в зеркало, но, к счастью, лишь спросил, не нужна ли мне помощь и больше в душу не лез.
* * *
На другой день Соболев явился на планёрку совсем на себя не похожий, без привычного лоска. Не как бомж, конечно, но волосы взъерошены, без галстука, под глазами тёмные круги, а на лице отливала синевой заметная щетина, хотя он всегда-всегда был гладко выбрит. Впрочем, я тоже выглядела наверняка не лучше после того, как полночи проревела в подушку.
Он то и дело смотрел на меня. Даже когда обращался к Маринке, Соне или Стасу. Я ловила его пронзительные взгляды, в которых явственно читались горечь и сожаление. Но мне этого мало. Даже нет, не так. Мне даром не нужно его сожаление, я хочу, чтобы меня любили. Чтобы он меня любил.
На обед мы с Маринкой по привычке пошли в кофейню.
– Вадим какой-то странный сегодня, ты не заметила? – надкусив сэндвич с сёмгой, спросила она.
Я пожала плечами.
– На Юльку, видела, ноль внимания? Мне даже показалось, что он её намеренно за что-то игнорит.
Я промолчала. Со своими душевными переживаниями я про Юлю и думать забыла.
– А вот с тебя наоборот глаз не сводил, – произнесла она многозначительно и выждала паузу, но поскольку я не ответила, снова закинула удочку: – Такое ощущение, что он накануне признался тебе в любви, а ты его отшила. И он всю ночь не спал, страдал и мучился.
– Угу, если бы, – буркнула я, отпив кофе. Больше ничего я брать не стала, аппетит пропал с концами ещё вчера.
– В смысле? – округлила она глаза и наклонилась ближе, почти легла грудью на стол.
– Это не я его вчера отшила, а он меня.
– В смысле? – повторила она. – Ты ему призналась в любви?
– Ещё чего! Нет, конечно. Но… он и так знает, что он мне нравится.
– А! Я же так и думала! А ты всё
