Барбара Вуд - Ночной поезд
Кеплер краем глаза заметил какое-то движение. Он обернулся и увидел, что отец Вайда встал у маленького умывальника. Кеплер снова взглянул на раковину и открытую бритву. По неведомой причине он начал дрожать.
– Ганс, – продолжал Шукальский монотонным голосом, – Дитер Шмидт проинформировал меня, что вам надлежит явиться к вашим командирам, как только вы поправитесь.
– Только не это…
– Кеплер, я больше ничем не могу вам помочь.
– Но я не вернусь! Клянусь, я не вернусь!
Шукальский покачал головой.
– Теперь у вас гораздо меньше шансов сбежать, чем две недели назад. Теперь вы попали в поле зрения Шмидта, он будет спрашивать о вас, интересоваться вашим здоровьем, чтобы можно было доложить об этом вышестоящему начальству. Убежать сейчас будет трудно, практически невозможно.
– Но я попытаюсь!
– Ганс, думаю, что вы не понимаете сложившейся ситуации. Мы не можем пойти на риск и выпустить вас из Зофии. Разве это непонятно? Сейчас на карту поставлены тысячи жизней. Нам нельзя рисковать и позволить вам говорить.
– Но я не буду говорить!
Кеплер огляделся на застывшие лица и вдруг почувствовал странную слабость в коленях. Он упал на пол и зацепился за стол.
– Отпустите меня… – прошептал он.
– Кеплер, мы пытались помочь вам, – угрюмо сказал Шукальский. – Но теперь вы вернулись к тому, с чего начинали. Только на этот раз… вы знаете слишком много. От вашей жизни зависят тысячи жизней.
Отец Вайда с застывшим в полной решимости лицом взял бритву, доктор Душиньская загораживала дверь спиной. Ян спокойно произнес:
– Кеплер, мы втроем уже все обсудили. Лучше пожертвовать одной жизнью, чем тысячами. Мы пришли к единому решению и выполним его. Ради безопасности нашего плана, Кеплер, вам придется умереть…
Глава 16
Давид сидел, обхватив лицо руками. Стоявшие вокруг костра услышали, что он пробормотал:
– Я убью этого мерзкого палача!
Мойше посмотрел на юношу озабоченным взглядом, затем тихо сказал:
– Давид, тебе не следовало ходить в Зофию, и уж ни в коем случае днем.
Давид вскинул голову, его глаза сверкали, по щекам текли слезы.
– А почему нет?! – воскликнул он. – Вы ожидали, что я пойду туда после того, как вы мне разрешите?
– Это было опасно…
– Мойше, это всегда опасно! Мне надоело сидеть и ничего не делать в то время, как каждый день убивают все больше и больше людей! – Голос Давида стал пронзительным и эхом отдавался среди стен пещеры. – Мойше, это были невинные люди! Они совершили такой мелкий проступок. Украли еду, боже милостивый! Было видно, что их пытали. Скорее всего, этим занимался Шмидт, стараясь выбить из них информацию о нас. Разве тебе непонятно? Разве вам всем непонятно?
– Мне понятно, – раздался спокойный голос.
Давид посмотрел на нежное лицо Авраама и едва сдержался, чтобы не заплакать. «Да, – угрюмо подумал он, – мой друг, ты понимаешь. И Леокадия тоже. Но все остальные…» Давид сердито и с упреком посмотрел на окружавших его людей.
– Как вы можете вот так сидеть и допускать, чтобы такое происходило?
Матушек тяжело вздохнул.
– Давид прав. Нам надо действовать.
Но Антек, польский солдат, который редко говорил, возразил:
– Брунек, я не согласен. Думаю, нам надо рассредоточиться и на время затаиться в горах.
Капитан посмотрел на него, затем повернулся к Мойше.
– А вы как думаете? Мясник устало пожал плечами.
– Когда мы с Эстер впервые обнаружили эту пещеру, то думали лишь о том, как спрятаться. Мы хотели спастись. Мы не были бойцами. Но… – он покачал головой, – возможно, Давид прав. Пока мы на что-то способны, нам следует наносить нацистам чувствительные и быстрые удары. Беспокоить нацистов от случая к случаю – значит оказывать пассивное сопротивление, и это не выход из положения.
Давид фыркнул.
– Нет никакого пассивного сопротивления!
Брунек взглянул на Антека.
– Если мы и рассредоточимся, – сказал капитан, – то только после того, как сделаем Зофию неуютным для нацистов местом. Мы взорвем важный для них склад.
Антек посмотрел на своего командира, и в его глазах на секунду мелькнуло сомнение, затем он согласно кивнул:
– Будем сражаться.
– Но у нас так мало народу… – начал Мойше.
– Либо мы будем сражаться таким составом, – сказал Брунек, – либо наберем подкрепление.
– Откуда? – спросил кто-то. Немного подумав, капитан ответил:
– Мойше, а как насчет Зофии? Кто там может нам помочь?
– Это бесполезно, Брунек. Связующим звеном между нами и городом был Эдмунд Долата. Он там пользовался влиянием, но теперь за ним постоянно следят люди Дитера Шмидта. Он не сумеет нам помочь.
– Но найдется ведь еще кто-то? Разве нет человека, кого люди уважают и послушаются? Может быть, какой-нибудь священник?
Теперь заговорил Бен Якоби.
– Я знаком с отцом Вайдой уже много лет. Брунек, он пацифист. Я его знаю. Он заботится лишь о том, чтобы его люди пережили эту войну. Он точно посоветует нам отказаться от сопротивления.
– Разве нет известных юристов или врачей? Горожане часто следуют советам…
– Ян Шукальский, – сказал Мойше, – тоже не будет сражаться. Он очень занят спасением жизней и, думаю, забыл, что значит сражаться. Этот врач ничем не отличается от священника. Он будет соглашаться с нацистами так долго, как это необходимо для спасения жителей города.
– Разве не осталось никого, кто готов сражаться? Вы говорите о городе трусов!
– Нет, Брунек. Обитатели города не трусы, они просто считают, что лучше вести себя тихо и жить, нежели поднимать шум и оказаться на виселице. Мой друг, иногда я думаю, что мы с Эстер, если бы нам позволили остаться в Зофии, согласились бы со священником и врачом. Я иногда думаю… – Мойше взглянул на худое, усталое лицо жены, которое казалось неестественно бледным при свете костра. – Я иногда думаю, как бы мы поступили, если бы все еще жили в Зофии. Брунек, мы, возможно, не стали бы сражаться. Ведь кажется, что так легко соглашаться с нацистами, лишь бы не попасть в беду.
– Беду! – вскрикнул Давид. – Сегодня повесили неповинных людей, и вы это называете бедой?
– Не надо! – сказал Брунек, подняв руки. – Давайте не будем ссориться! Хорошо, мы остались одни. Зофия нам не поможет.
Он поерзал на своем табурете и пристально оглядел обитателей пещеры. Те сидели на холодном полу пещеры, прижавшись друг к другу, пили напиток из цикория, чтобы согреться, и пытались найти утешение в тепле от костра. Все, кроме одного бойца. Леокадия Чеховска расположилась на обнаженной породе и с отстраненным, холодным выражением лица чистила свою винтовку.
