Барбара Вуд - Ночной поезд
Из соседней двери вдруг появился немецкий солдат и начал замахиваться на нее оружием.
– Mach schnell,[19] – прорычал он, давая понять, что она должна идти дальше.
– Но что…
– Идите туда, к остальным!
Не веря своим глазам, Мария с открытым ртом уставилась на автомат «Эрма».
– Schnell! – гаркнул нацист, подходя ближе, будто собираясь подтолкнуть ее оружием. – Идите туда! Быстрей!
Мария, спотыкаясь, пошла вперед и вдруг почувствовала во рту вкус страха, она почти не замечала, что таким же образом других людей подгоняли к месту, где стояли виселицы. Около сорока эсэсовцев сгоняли вчетверо большее количество жителей Зофии. И когда она приблизилась к краю толпы, преследуемая солдатом, она увидела то, для чего сюда пригнали людей.
На маленьком, окруженном гестаповцами пространстве, стояли двое мужчин и одна женщина со связанными за спиной руками. На их лицах застыло угрюмое выражение, будто они не верили в происходящее. На шее молодой женщины, одетой лишь в тонкую блузку и короткую юбку, была табличка с надписью на немецком и польском языках: «Мы партизаны. Мы воровали бензин и еду у армии рейха».
Лицо женщины ничего не выражало, казалось, что с него, словно с белой доски, стерли все эмоции. Она стояла перед толпой как загипнотизированная.
Старший из двух, мужчина лет тридцати, выглядел изможденным, его трясущийся подбородок скрывала неряшливая борода. Он полным ужаса взором уставился на виселицы, скрепленные большой перекладиной, с которой свисали три петли. Но младший мужчина, безбородый, лет двадцати умолял капитана охранников пощадить женщину.
Мария, которой стало плохо, слышала, как его трогательная мольба плывет над головами странно притихшей толпы.
– Пожалуйста, она ничего не украла! Она не сделала ничего плохого! Только мы с ним во всем виноваты! Она не виновата. Она не знала, чем мы занимаемся. Пожалуйста, ради всего святого, у нас дома остались дети!
– Молчать! – раздался голос с возвышения у виселицы.
Все повернулись в сторону этого голоса. Гауптштурмфюрер гестапо СС Дитер Шмидт стоял перед толпой, широко расставив ноги, словно одержавший победу Цезарь, и ритмично постукивал себя по бедру стеком. Даже со своего места доктор Душиньская видела злорадство в его глазах, недобрый огонь, который угрожающе тлел подобно двум крохотным кратерам вулкана. Его квадратное грубое лицо застыло в гневе, хотя уголки губ выдавали тайное удовольствие. Пока он говорил, зазубренный шрам, разрезавший левую щеку пополам, неестественно пылал.
– Эти люди партизаны! Это грязные, отвратительные, зараженные вшами свиньи, которые будут казнены за преступления против рейха!
Мария чувствовала, как паралич, начиная от ног, дюйм за дюймом завладевает ее телом и медленно превращает его в камень. Солдату, стоявшему позади, не надо было побуждать ее смотреть, как это приходилось делать с другими. Она никак не могла оторвать взгляд от назревавшей трагедии. Окутавшее толпу столь глубокое безмолвие, какого не бывало даже в церкви, наводило ужас.
Дитер Шмидт продолжал:
– Это должно стать примером для любого, кто задумал покушаться на рейх. И если вы по глупости думаете, что, раз вы невиновны, такого с вами никогда не случится, то помните: можно активно не участвовать в совершении преступления, но, не предпринимая ничего для его предотвращения, вы будете считаться столь же виновным, как и преступник. Вы разжирели и стали самодовольными. Этому пришел конец. Самодовольство порождает беспечность. Рейх проявил слишком большую снисходительность. Если отныне кто-то совершит против нас преступление, вместе с ним будут казнены и его соседи.
Толпа не издала ни звука, казалось, будто она затаила дыхание. Шмидт жестом приказал охранникам подвести пленников. Женщина и самый молодой мужчина шли, будто оцепенев, с застывшими от удивления лицами. Мужчина постарше был так ошарашен, что его пришлось взять за руки и тащить. Под каждой жертвой находился люк, однако длины веревки хватало лишь на то, чтобы подставка виселицы опустилась самую малость, после чего повешенный задохнется, но его тело останется на виду.
Мария смотрела, как Шмидт, видно, растягивая время, не спеша надел петли на шеи пленников. Единственной жертвой, избавленной от последующего зрелища, оказался старший мужчина – под ним первым открылся люк. Оставшихся двоих заставили наблюдать за его агонией. Затем повесили второго мужчину и, наконец, молодую женщину.
Ян Шукальский недоверчиво смотрел на телеграмму, когда услышал, что кто-то робко скребется в дверь. Он поднял глаза, нахмурился, наклонил голову, чтобы прислушаться, затем снова взглянул на телеграмму. В дверь снова поскребли. На этот раз он заметил, что та чуть приоткрылась, затем еще чуть, будто ветер пытался проникнуть в кабинет. Подгоняемый любопытством, он поднялся из-за стола и открыл дверь. На пороге стояла Мария Душиньская. Ян обрадовался ей. Но не заметил странного выражения ее лица и необычной, почти машинальной походки, когда она входила в комнату. Только протягивая ей телеграмму, он наконец обратил внимание на ее лицо – оно словно принадлежало другому человеку. Шукальский остановился.
– Мария, что случилось?
Мария открыла рот, и ему показалось, что она прошептала:
– Ян…
– Мария!
Он взял Марию за руку и повел к стулу, но та продолжала стоять, уставясь на него отсутствующим взглядом.
– Что стряслось, Мария? – Ян Шукальский не мог поверить, что человек без кровинки на лице все еще подает признаки жизни. – Что случилось?
– Какой ужас, Ян, – вздохнула она, ее хрупкие плечи подрагивали. – Дитер Шмидт. Он…
– Расскажите мне, что произошло. – Ян взял ее за руку, его голос стал настойчивым. – Расскажи все.
– Он только что повесил трех человек.
– Что?!
– На городской площади. Прямо между костелом и городской площадью. Двоих мужчин и женщину. Он повесил их!
– О боже… – Шукальский отвернулся от нее.
– Он утверждал, что это партизаны. Что они украли у рейха бензин и еду. Дитер Шмидт также сказал, что отныне он казнит любого, кто живет по соседству с партизаном!
Ян обернулся и протянул ей телеграмму.
Мария сдержала слезы и взглянула на желтый листок бумаги. Осторожно, словно боясь обжечься, она взяла телеграмму и, прежде чем прочесть, уставилась на нее. У нее так тряслись руки, что ей потребовалось время, чтобы успокоиться. Когда Мария дошла до последнего слова, она дала волю слезам.
– Ах, Ян, – тихо прошептала она. – Анализ положительный… Он положительный!
– Вот какова судьба бесполезного эксперимента, от которого я отказался два года назад, – спокойно заговорил Ян. – А теперь оказалось, что он может спасти не одну жизнь.
