Барбара Вуд - Ночной поезд
Сначала Шмидт не смотрел на посетителя и, казалось, тщательно изучал свои хорошо ухоженные ногти.
Затем он оглядел манжеты своей униформы; если бы те хоть чуть потрепались, он заказал бы новую униформу. Когда прошло достаточно времени, он поднял глаза на поляка.
– Что вы хотите? – спокойно спросил он на немецком. Шмидт удивился и оказался недоволен тем, что ответ последовал на столь же естественном и четком немецком. Он старался прибегать к еще одному тактическому приему – заставлять жертву спотыкаться и заикаться на языке, с которым тот был не очень знаком. Но этот хитрый старый поляк говорил на немецком, как на родном.
– Я пришел просить разрешения, герр гауптман, на поездку…
– Герр гауптштурмфюрер, – поправил Дитер таившим угрозу тоном.
– Да, герр гауптштурмфюрер. Я пришел просить разрешение на поездку в Варшаву в следующем месяце.
– С какой целью?
Фетровая шляпа в руках старика, которая три часа назад выглядела прилично, сейчас превратилась в берет. Шишковатые пальцы с коричневыми пятнами мяли фетр, словно это было тесто.
– Мне предстоит получить награду…
– За научную работу!
– Да, да, герр гауптштурмфюрер! – Он достал из кармана потрепанный конверт и аккуратно положил его на стол.
Дитер Шмидт холодно посмотрел на него. Старик тут же подошел, открыл конверт и разложил на столе несколько открыток и дипломов.
– Я профессор Корзонковский, – быстро заговорил он. – Я раньше преподавал химию в гимназии, и в следующем месяце мне в Варшаве должны вручить награду. Я бы хотел попросить у вас разрешение на поездку.
– Награда?
– За отличное преподавание. – Профессор покраснел. – Многие из моих учеников добились успеха, став докторами, профессорами, инженерами и… ну… – Он раскраснелся еще больше. – Академическое сообщество хотело бы оказать мне честь в Варшаве. Ради этого я работаю всю свою жизнь, ради такого достижения. Наконец-то я получил признание… – Голос Корзонковского осекся под взглядом холодных глаз Шмидта.
– Понимаю. – Шмидт ритмично барабанил пальцами по столу, не спуская пристального взгляда со старика. В это мгновение он напоминал стального робота, производившего расчеты в уме. Наконец он сказал: – Не вижу препятствий для вашей поездки. Вас будут поздравлять.
Плечи Корзонковского опустились, будто из него вышел весь воздух.
– Спасибо, герр гауптштурмфюрер, – выдохнул он.
– Вы прожили весьма плодотворную жизнь. Я дам вам разрешение на поездку. – Шмидт встал, продолжая смотреть на старика без тени улыбки на лице. – Такое следует отметить. Вы очень одаренный человек, передающий знания, чтобы принести пользу вашей стране. Это действительно заслуживает награды. – Рука Шмидта опустилась на верхний ящик и чуть выдвинула его. – Скажите мне, профессор, вы любите шоколад?
Старик очень удивился, он совсем растерялся.
– Как вы сказали? Да-да, я люблю шоколад.
– Его ведь так трудно достать, правда? Хотите плитку? – Рука Шмидта достала картонную коробку, обернутую яркой бумагой. – Он из Голландии. Молочный шоколад с миндалем.
Лицо старика расплылось в улыбке.
– Как вы любезны, герр гауптштурмфюрер!
– А теперь закройте глаза и откройте рот. Вы скажете, понравился ли вам шоколад.
Старый профессор стоял перед комендантом гестапо, опустив руки по швам, и открыл рот, как птенец, которому в клюв вот-вот положат червяка. Дитер Шмидт спокойно взял «Люгер Р.08», направил дуло в рот старика и вышиб тому мозги.
Она застала Шукальского сидящим за столом, он держал в руке лист бумаги.
– Мария, у нас плохие новости. Два дня назад доктора Заянчковского забрали в гестапо.
– Не может быть! – Она опустилась на стул с бамбуковой спинкой и сложила руки на коленях. В резком послеполуденном свете она заметила, что Ян выглядел старше своих тридцати лет.
– Они увезли его ночью, – сказал он, – и члены его семьи с тех пор ничего не слышали о нем. Да они и не надеются услышать.
Пожилой человек, непритязательный и скромный в жизни, Людвиг Заянчковский жил в маленькой деревушке почти у самой развилки рек Висла и Сан. Он отвечал за разрозненные деревни в долине Вислы и выполнял свой долг с любовью профессионала почти тридцать лет. Теперь он находился в руках гестапо.
– Но почему? – Мария знала доктора Заянчковского как коллегу по профессии; она не раз работала с ним в хирургическом отделении и в его районе.
– Почему? – переспросил Шукальский. – В гестапо утверждают, что он пытался собрать и распространить информацию о концентрационных лагерях.
– Ян, он занимался этим?
– Не знаю. Людвиг всегда говорил откровенно. Думаю, что если он узнал об Аушвице и Треблинке, то поднял шум. Бедный старый глупец!
– И что теперь?
– Не знаю. Человек, принесший мне это известие, говорит, будто слышал, как гестаповец сказал Людвигу, что если его так интересуют концентрационные лагеря, то у него появится возможность отправиться туда и самому все увидеть.
– О боже мой…
– Полагаю, вы слышали о старом профессоре Корзонковском. Он когда-то преподавал химию в гимназии. Видно, он вчера отправился к Шмидту с просьбой разрешить ему съездить в Варшаву.
– И?
– Он не вернулся.
– Ян! Такое впечатление, будто Дитер Шмидт подталкивает нас к восстанию, чтобы у него был повод уничтожить всех.
Шукальский угрюмо покачал головой.
– Ян, и еще одно. Как раз этого я не понимаю. Дитер Шмидт ненавидит вас больше, чем всех других, но не трогает. Почему он не арестовал вас, не унизил, не казнил? Вы же знаете, как ему того хотелось бы.
– Думаю, это объясняется тем, что я ему нужен. – У Шукальского вырвался сухой смешок. – Это довольно интересный парадокс. Он жаждет устранить меня, и тем не менее я ему здесь нужен.
– Как это понять?
– Все просто: я тот врач, который всегда под рукой. Возможно, Шмидт животное, но он не так глуп, чтобы лишить себя и свою маленькую армию медицинской помощи. Во всей округе, Мария, мы с вами представляем единственную доступную медицинскую помощь, если не считать военных врачей.
– Значит, он не представляет для вас угрозы.
– К сожалению, это не так. Если воспользоваться уродливым мышлением Шмидта, то можно сказать, что я та собака, которая сторожит двор. Быть может, жалкая и нелюбимая собака, но такая, от которой домочадцы по крайней мере могут чувствовать себя в безопасности. Однако, – Шукальский поднял один палец, – стоит лишь раз укусить хозяина, как тот тут же избавится от нее. Кажется, Шмидт даже надеется, что я однажды совершу оплошность и тогда он сможет затянуть на моей шее петлю. Рядом со мной будут стоять моя жена и сын.
