Аглая Оболенская - За миг до тебя
Очень хотелось спать, белое пятно подушки притягивало магнитом. Она ещё раз пощупала влажный лоб больного, зарылась пальцами в густые волнистые пряди и собралась было покинуть кресло, как услышала слабый звук его голоса: "Инна…" Показалось? Инна склонилась к его лицу, расслабленному сном, почувствовала ровное дыхание. Она ждала, что сейчас, вот-вот он повторит, ведь он позвал её — она не бредит! "Инна…"
Ну и пусть всё повторится… Жизнь предпримет очередной виток на туго скрученной спирали и не надо бояться ошибиться — не ошибается тот, кто ничего не делает!
Отбросив сомнения, она бочком нырнула к нему под одеяло, уткнулась в подмышку и, засыпая, ощутила, как Сергей прижал её к себе, обняв за плечи сильной тёплой рукой…
Погружаясь в сон, Инна вновь очутилась в том же подземелье. Она будто на время вышла из него проведать Серёжу и вот опять вернулась, чтобы дойти до конца. Инна бы очень удивилась, если б узнала, что Сергей тоже бродит поблизости, только в своём, параллельном сне. Он вглядывается в неясные очертания уже виданных накануне вещей и ищет то, что показалось тогда странным. Озадачило и встревожило… Стены? Лампочки на потолке? Или холодильный шкаф с фрагментами человеческой плоти? Кровати-трансформеры в палатах перед операционной… почему они такие неправильные? Что не так? Их размер. Слишком маленький для взрослого человека. Значит, они предназначались для карликов… или детей?..
42.
Инна проснулась от звука хлопнувшей двери, протёрла глаза и увидела Сашу, снимающего у порога обувь. В руке у него болтался тесёмочный поводок, к которому тонким крючком крепилась пушистая шея незнакомой маленькой собачки.
— Привет, мама! С добрым утром, дядя Серёжа! — поздоровался сын, добавив новых вопросов в материнской голове. Первым из них был традиционный — где я? Она совершенно не помнила, как оказалась в кресле, лежащей лицом к подлокотнику, мешавшему дышать. Страшно хотелось пить. Ночная сорочка скаталась рулоном до талии, и остывающие ото сна ягодицы всё ещё вжимались в ложбинку между ногами и животом мужчины, а это точно был мужчина — сквозь тонкую ткань трусиков и облачавшие его шаровары она ощущала нечто твёрдое. Оно жило своей отдельной жизнью и токало, как палец, туго завязанный бинтом. Дядя Серёжа! Сюрприз намбэ ту…
Но, решив продлить приятное соседство, Инна обратилась к сыну с нейтральным вопросом:
— Саша, мы завели собаку?
Мальчик в это время протёр кривоватые лапки носовым платком и достал из кармана банку. Открыв её без особых усилий, всего лишь дёрнув за кольцо на крышке, он вывалил содержимое в тарелку у ног и только тогда ответил:
— Мама, я нашёл эту девочку сегодня утром здесь, на этом месте. Она скулила, потому что очень хотела писать.
— Ах, да, я вспомнила! Она приблудилась к дяде Серёже. Они пришли вместе вчера ночью.
Саша кивнул и умоляюще посмотрел на мать:
— А можно отставить её себе? Я буду гулять с ней, мыть и кормить! — заручившись смачным чавканьем, сын покинул новую подружку и вошёл в комнату. Инна инстинктивно дёрнулась, пряча голую коленку под одеяло, впрочем, Саша не обратил на это никакого внимания. Он откинул простынь на диване, — моё воспитание, умилилась мать, — и присел на краешек, так, чтобы видеть её и Сергея, который, по всей видимости, тоже проснулся, но Инне пока не хотелось оборачиваться.
— Я её помыл в тазике и вытер своим банным халатом, раз нет подходящей тряпочки. Ты его всё равно в стирку кинула. Гулял с ней два раза…
— Два? — Инна нашла глазами светящиеся красные цифры на электрическом будильнике: пятнадцать двадцать две!
— Покормил, вытряс из копилки деньги, помнишь, я копил на энциклопедию "Подводный мир"? Вот, часть израсходовал на собачьи консервы, часть на поводок с ошейником. Хватило на самый дешёвый, осталось даже немножко. Сдачу я на трюмо положил…
— Господи, Саша, три часа дня. Ты сам-то ел что-нибудь? Почему же меня не будишь?
— Ел. Бутерброды делал. Мама, — он на секунду отвлёкся, глядя, как сытая такса цокает по полу коготками. Псинка приблизилась к ним, заглянула в лицо Саше, безапелляционно признав в нём главного, понюхала воздух возле кресла и села, тряхнув чистой волнистой шёрсткой, — мама, ну посмотри какая она красавица! Они подружатся с Торой, и мне не будет скучно одному! — это был беспроигрышный аргумент. Любая мать, переживающая за ребёнка, лишенного привычной среды, друзей и увлечений, согласилась бы, не раздумывая.
— Ладно, — сдалась Инна. Она и не думала возражать, ведь эту собаку привел Сергей. — Но мы немножко подстрахуемся, вдруг у этой собачки есть хозяева и они сейчас места себе не находят, переживая за неё.
Саша обрадовался. За Инниной спиной пошевелился Серёжа. Она оглянулась и увидела, что он, внимательно следивший за односторонним диалогом, показывал Саше поднятый вверх большой палец. Ох уж эта мужская солидарность! Ну, ничего, и в нашем полку прибыло: помимо черепахи к их берегу прибилась очередная особа женского пола.
— Саша, будь другом, поставь, пожалуйста, чайник, — Инна деликатно спровадила сына из комнаты, затем быстренько натянула ночнушку до щиколоток и после этого приподнялась над Сергеем, встав на коленки.
— Ты выглядишь почти здоровым! — для полной уверенности она пощупала сухой тёплый лоб. — А ночью весь горел, не понимаю…
Серёжа погладил её руку чуть шершавыми пальцами и улыбнулся:
— Со мной всегда так. Ещё с детского дома. Там не любили больных, заранее считая симулянтами, отлынивающими от общественно-полезных работ… И боролись не с источником болезни, а с её носителями…
Инна смотрела на него, не отрываясь:
— Это малоинтересно…
— Продолжай, пожалуйста.
— Больных у нас помещали в изолятор, который почти ничем не отличался от карцера… Низкая узкая комната-пенал, без окон, с болтающейся голой лампочкой под потолком и тяжёлой скрипучей дверью — ослабшему ребёнку ни за что не открыть без посторонней помощи, — Сергей вымученно усмехнулся. — Наверное, чтобы болезнь не просочилась наружу… Я после двух раз в изоляторе научился быстро выздоравливать: закалялся, самовнушение, конечно, ну и сила воли. Бывало, вспыхну, как та лампочка, пылаю, до рези в глазах, а потом гасну. И всё. На мне даже раны не воспалялись, высыхали тут же и рубцевались, никаких противостолбнячных сывороток не требовалось… — после совместно проведённой ночи он стал ей больше доверять.
— Я научился бояться за других. Очень страшно осознавать, когда кто-то из твоих друзей заболевает… Ещё не болен, но вот-вот, а ты бессилен чем-либо помочь! Этот страх из детства запомнился больше всего…
