Предатель. Я тебе отомщу - Виктория Ким
Я сижу, пью чай, слушаю их разговоры, и чувствую, как легко мне — с ним, с ними, с собой. Я учусь доверять — его рукам, что не сжимают, а обнимают, его словам, что не ранят, а лечат. Учусь любить — без страха, без тени прошлого, что душило меня с Артёмом. С Игорем это река — тихая, глубокая, и я плыву по ней, не боясь утонуть, зная, что он рядом, и я больше не одна.
38
Всё начинается с звонка Кати — голос её дрожит от счастья, и она почти кричит: «Насть, я родила!»
Я бросаю дела в офисе, еду в больницу, сердце стучит, но не от тревоги, а от радости, что греет меня изнутри. В палате пахнет антисептиком и цветами, что кто-то оставил на подоконнике, а Катя лежит, бледная, но сияющая, с малышкой в руках. Девочка — крохотная, с тёмным пушком на голове, спит, и я смотрю на неё, чувствуя, как тепло разливается по груди.
— Ну, как тебе моя Соня? — спрашивает Катя, голос слабый, но живой, глаза блестят от усталости и любви.
— Прелесть, — шепчу я, сажусь рядом, беру её руку, сжимаю, и мы смеёмся, тихо, чтобы не разбудить ребёнка.
— Помнишь, как я ныла, что боюсь рожать? — говорит она, и улыбка её становится шире. — Ты тогда в офисе шутила, что, если не соберусь, то я останусь вечной помощницей Игоря Николаевича, а детей заведу только в мечтах, — добавляет она, и я хихикаю, вспоминая те дни, когда мы с ней, ещё не такие близкие, сидели за одним столом, пили кофе в перерывах и болтали о жизни.
Она была правой рукой Игоря, пока не ушла в декрет, а я тогда только начинала, не зная, что она станет мне такой родной.
— А ты взяла и сделала это, — отвечаю я, и мы смеёмся снова, легко, чисто, и я чувствую, как наша дружба, что родилась в офисе среди бумаг и звонков, крепнет, становится чем-то большим, как мост, что держит меня на плаву.
С ней я на своём месте — не одна, не потерянная, а там, где мне хорошо, и это тепло, настоящее, как объятие.
Через неделю в город приезжает Аня, детей она оставляет на своего мужа, — подруга из прошлого, что знала меня до Артёма, до всех этих трещин. Мы встречаемся в кафе, берём кофе, и она смотрит на меня, щурясь, будто изучает. День пролетает — мы гуляем по набережной, заходим в магазинчик с открытками, смеёмся над дурацкими надписями, и я замечаю, как легко мне с ней, как будто годы разлуки растаяли.
— Ты изменилась, Насть, — говорит она, когда мы сидим у реки, вода течёт медленно, солнце блестит на волнах. — К лучшему. Раньше ты была напряжённая, как будто ждала удара, а теперь — спокойная, настоящая, — добавляет она, и улыбается, тепло, искренне.
— Правда? — спрашиваю я, и голос мой мягкий, но внутри что-то отзывается, как её слова ложатся на сердце.
— Точно тебе говорю, — заверяет она, сжимает мою руку, и я улыбаюсь, чувствуя, как её взгляд подтверждает то, что я сама начинаю ощущать.
С Катей, с Аней я нахожу опору — не только в Игоре, но в них, в этой дружбе, что держит меня, как сеть, что ловит, если я оступлюсь.
А потом — сюрприз, что приходит тихо, но меняет всё. Мы с Игорем съехались — его квартира теперь наша, и я привыкаю к его книгам на полках, к его ботинкам у двери, к тому, как он утром варит кофе, напевая что-то старое. Однажды вечером он стоит у плиты, мешает соус в кастрюле, запах томатов и трав наполняет кухню, и я сижу за столом, листаю журнал. Он оборачивается, вытирает руки о полотенце, и говорит:
— Насть, выходи за меня, — голос его простой, без лишних нот, как будто он спрашивает, что я хочу на ужин, но глаза его блестят, тёмные, глубокие, и в них всё — его тепло, его любовь, его обещание.
Я замираю, журнал падает, шуршит по столу, и сердце стучит, громко, быстро, но не от страха, а от счастья, что льётся через край.
— Ты серьёзно? — шепчу я, и голос дрожит, но я улыбаюсь, не могу остановиться.
— Абсолютно, — отвечает он, шагает ко мне, берёт мои руки, сжимает их, тёплые, сильные, и я киваю, тихо, но уверенно.
— Да, — говорю я, и он наклоняется, целует меня, мягко, но твёрдо, и я знаю, что хочу быть с ним — не на день, не на год, а навсегда, потому что с ним я дома, где бы мы ни были.
На следующий день звонит врач — голос её спокойный, но в нём радость, что пробивается сквозь обыденность.
— Анастасия, у меня для вас хорошие новости. Лечение сработало — вы можете забеременеть, — говорит она, и я слышу, как она улыбается, как шуршат её бумаги.
Стою, телефон дрожит в руке, и слёзы текут, горячие, быстрые, но я смеюсь, тихо, счастливо, и Игорь, что сидит на диване, поднимает глаза, брови хмурятся.
— Что там? — спрашивает он, и голос его мягкий, но тревожный.
— Я могу… у нас может быть ребёнок, — шепчу я, и он встаёт, обнимает меня, крепко, и я чувствую, как его грудь дрожит, как он выдыхает, тихо, но глубоко.
— Это невероятно, Насть, — говорит он, отстраняется, смотрит в глаза. — Но даже если бы не получилось, я бы никуда не делся, — добавляет Игорь, и я киваю, потому что верю ему, и я больше не боюсь будущего — с детьми или без, потому что он здесь, и это главное.
Артём исчезает из моей жизни окончательно — слухи долетают через старых знакомых, что он уехал из города, сломленный, с пустыми карманами и разбитыми надеждами. Его фирма рухнула, его имя стёрлось, и я слышу это, как ветер за окном, что уже не трогает меня. Он — тень, что ушла, а я живу здесь, в настоящем, с Игорем, с друзьями, с собой.
Я стою на нашей кухне, смотрю на кольцо — простое, серебряное, без лишнего блеска, — что он надел мне на палец, и чувствую, как всё становится на свои места. Дружба с Катей и Аней