Мои - Мария Зайцева
Одни звериные инстинкты.
Найти. Забрать. Обнюхать, облизать. Убедиться, что все в порядке.
Какая больница, из-за которой она пропустила утренник у дочери?
Какая???
Следом за мной, на смелом расстоянии всего в два шага, топает Миша, мужественно перебарывая дикое желание отстать и затеряться в коридорах детского сада.
Я не обращаю внимания. С ним — потом. Выясню, какого хрена о том, что моя женщина в больнице, я узнаю не сразу по прилету, а спустя два часа?
Как такое может быть?
Лицо у меня, наверно, страшное, потому что все встречающиеся люди отлетают в стороны, как кегли.
Машина, дорога.
Мишино: “Хазар… Серьезно, она сказала, все в норме… И мои люди с ней… Не надо так нервно”.
— Рот закрой.
Миша понятливо замолкает, сам быстро и нервно набирает что-то на экране, затем показывает мне геолокацию:
— Она в больнице еще. И парни мои с ней. Они написали уже, что все норм. Она вышла от врача.
Тут он снова замолкает, а затем с дрожью в голосе добавляет:
— Плачет…
— Что? — поворачиваюсь к нему, и Мишу отшатывает к двери машины.
— Плачет чего-то… — шепчет он, бледнея до синевы.
Отворачиваюсь, сжимаю кулаки, с трудом смиряя в себе дикий выплеск ярости. Миша — тот еще дегенерат. И свое еще получит. Но потом. Потом.
Сначала — Аня.
Аня, которая опять плачет у больницы. И опять я нихрена не контролирую!!!
Не сдерживаюсь, бью сжатым добела кулаком в сиденье, еще и еще раз.
У водителя испуганно прижимаются уши к голове, а машина мчит уже на дичайшей скорости. И тишина в ней. Могильная.
В итоге, к больнице прилетаем на скорости низко летящего самолета.
Выскакиваю из салона, даже не ожидая, пока водила окончательно затормозит, оглядываюсь.
Дико и, наверняка, пугая всех окружающих.
Охрана, скромно толкающаяся неподалеку от больничного скверика, синхронно расползается в стороны, открывая мне вид на небольшую аллею.
И Аню, тихо стоящую к нам спиной.
Я внезапно ощущаю нереальный просто страх.
Так бывает, когда ты точно знаешь, что впереди тебя ждет что-то… Непонятно, плохое или хорошее, но ты, со своим жизненным опытом, ставишь на плохое.
И вот сейчас, именно в этот момент, когда ты еще не знаешь, когда до этого еще полсекунды… Страшно сделать шаг.
Это самое страшное, что может быть.
Этот шаг.
И я делаю его.
А потом еще. И еще. И все это время дыра черная внутри ширится, растет.
И я не хочу даже думать о том, что Аня мне что-то скажет сейчас… После чего жизнь перевернется.
Не хочу.
И не думаю.
Просто иду.
Сосредоточен на этом.
Я мало чего в этой жизни боюсь. Я раньше вообще ничего не боялся. А теперь вот, самые страшные минуты переживаю.
Подхожу, близко-близко. Кладу обе руки на тонкие плечики.
Аня чуть вздрагивает, затем поворачивается ко мне, запрокидывает лицо.
И я тону опять в ее глазах. Нереально глубоких, бездонных омутах. Нет меня сейчас. Весь в ней.
— Слушай, Тагир, — тихо говорит она, — а ты хочешь обвенчаться со мной?
— Хочу, — голос мой, на удивление, спокойный. И даже без треска внутреннего. А я ведь весь рассыпаюсь. Сейчас, словно глиняный воин, трещинами пойду и опаду к ее ногам.
— Хорошо, — кивает Аня, — давай обвенчаемся.
— Аня… — я пытаюсь подобрать слова, но никак не получается, пусто в башке, — Аня… Ты… Зачем?
— Что зачем? Венчаться? — спрашивает она, — наверно, в благодарность… Это неправильно, конечно, что в благодарность, но… Когда тебе что-то дают, надо же благодарить? Я же безбожница, знаешь… А тут мне третий раз дают. Значит, надо благодарить. И верить, да?
— Третий раз? — я НИХРЕНА не понимаю! Но начать расспрашивать, значит спугнуть ее такое внезапное откровение. И я делаю то, что сейчас должен: молчу и поддерживаю ее.
— Да, — Аня улыбается светло-светло, — знаешь… Когда-то я искренне считала, что не нужно ни у кого ничего просить. Научили так. И никуда не нужно лезть. Тоже научили. А потом ко мне пришел Ванька. И научил просто любить. И видеть мир за пределами больницы. А еще показал, что я — совсем не такая, как всегда о себе думала… А потом пришла Аленка. И научила меня просто жить. Без оглядки на мир вокруг. Радоваться каждому дню. Находить прелесть в самых простых вещах. Открыла мне глаза на другую сторону человека, которого я всегда считала слишком холодным для эмоций. И вот теперь… Чему меня он научит?
— Он? — улавливаю я основное из ее слов.
— Да… — Аня неожиданно прижимается ко мне, и я обнимаю, так крепко к себе притискиваю, понимая, что не отпущу сейчас. На руки ее взять и унести. Утащить. Осмотреть, обнюхать, облизать. Понять, что все в порядке с ней.
Что она говорит сейчас? Что? Кто он? Кто? — я еще пару месяцев назад поняла. И так напугалась, веришь? На тот момент мне было страшно быть рядом с тобой. Я не хотела. Словно в клетке была.
Она вздыхает, трется носом о мою каменеющую грудь. Она что мне сейчас пытается сказать? Что?
— И плакала. Ты спрашивал, почему, помнишь?
Еще бы!!!
— А я и сказать не могла, честно. Это все так… давило. Мучило. Наверно, гормоны уже играли вовсю.
Гормоны…
— А потом… Потом я посмотрела на эту женщину, рядом с тобой… И поняла, что больно. Так больно! Она просто стояла рядом, а я боль такую испытала, что до сих пор страшно вспоминать. И вот тогда я… Знаешь, я думаю, что это все он.
Он…
— Он просто уже был, он уже мною чуть-чуть командовал.
Командовал…
— И разделил мою боль. Я думаю, что он меня научит просто принимать. Он уже учит. И я думаю, что надо обвенчаться. Защитить его. Их всех, да?
Его…
— Я хочу назвать его Тимуром.
Тимур…
В моей, сожранной черной дырой башке наконец-то начинает чуть-чуть проясняться.
Подрагивая пальцами, я отстраняю от себя Аню, чтоб заглянуть ей в глаза.
И перевести взгляд на живот.
Пока еще плоский.
Тимур.
Там Тимур.
— Жаль, не посмотрела выступление Аленки, у меня прямо перед выездом в сад закололо… Так больно. Испугалась. И поехала, все бросив. Но все нормально… — она смущенно улыбается, — врач сказал, колики, надо прекращать есть молочку…
Тимур.
Тимур Тагирович Хазаров.
— Ты… Ты рад? — с легкой заминкой спрашивает моя женщина, — я не говорила… Сначала боялась. Потом ты был так занят все время. А потом ты такой бешеный ходил… И мы на матрасы залегли… Явно
