Джулия Лонг - Греховная невинность
Ева резко отвернулась. Невысказанные слова тяжелым набухшим комом застряли в горле, мешая вдохнуть.
Каково это, когда кто-то волнуется, как бы вам не причинили боль?
Ева знала: Колин искренне тревожился за Адама. И, несмотря на жгучую обиду, она не могла его в этом винить. Она сама, не раздумывая, бросилась бы на защиту своих близких.
Однако это вовсе не означало, что она обязана пускаться в объяснения или давать Эверси обещания.
Ева не ответила. Замкнувшись в холодном молчании, вскинув голову и повернувшись к Колину в профиль, она продолжала наблюдать за танцующими.
– Желаю вам приятного вечера, леди Балмейн, – тихо произнес он после долгой паузы и, поклонившись, удалился.
Закрыв глаза, Ева тяжело привалилась к стене и замерла рядом с мраморным Гераклом. Раздираемая бурей чувств, погруженная в свои мысли, она оставалась неподвижной, пока не закончилась кадриль.
Ева надеялась, что ей удалось скрыться от любопытных взглядов. Но стоило разомкнуть ресницы, она увидела перед собой широкую мужскую грудь, шею и узел галстука, некогда принадлежавшего графу Уэррену.
Перед ней стоял Адам Силвейн. Разумеется, он нашел бы ее где угодно.
А в следующий миг оркестр заиграл третий, заключительный вальс.
Глава 15
Ева вдруг почувствовала, что не в силах выговорить ни слова. Скованная робостью, она лишь молча смотрела на Адама.
– Что-то не так? – тотчас спросил он. В его голосе слышалась решимость немедленно исправить всякую несправедливость, огорчившую Еву.
Должно быть, лицо графини еще пылало от гнева и обиды. Он заметил темное пламя в ее глазах.
– Вовсе нет. Я просто прихожу в себя после зажигательного танца с джентльменом в корсете.
– Но вы танцевали с ним уже давно, а потом вдруг исчезли.
Значит, он тоже наблюдал за ней, как и она за ним. Еву восхитила прямота, с которой Адам признался в этом, не притворяясь, не прибегая к уловкам.
– Я так давно не танцевала, что, наверное, уже разучилась.
– О, я превосходно танцую. Со мной вам нечего бояться. – Ева не смогла удержаться от улыбки. Наступила пауза, трогательная и волнующая. – Я надеялся, что вы окажете мне честь, согласившись подарить мне вальс, леди Уэррен.
Казалось, время вдруг замедлило бег.
Адам смотрел на нее своими бездонными глазами.
«О, преподобный Силвейн, вам не следовало приглашать меня. Я не могу. Мы не можем», – пронеслось у нее в голове. Но, сказав это вслух, Ева признала бы, что между ними существует особая связь. Ей не хотелось заводить этот разговор здесь, в шумном бальном зале, среди толпы. А возможно, разумнее было бы вовсе избежать объяснений. Она могла бы просто сослаться на головную боль или пожаловаться, что подвернула лодыжку. Общество Пеннироял-Грин относилось к ней настороженно. Дамы крайне неохотно приняли ее в свой круг. Они пристально следили за каждым ее шагом. Ничто не могло укрыться от их внимания.
Разумеется, Адам это знал.
Вокруг него вились, словно пчелы, незамужние молодые девушки, мечтавшие станцевать вальс с пастором. Весь вечер они с замиранием сердца ждали, когда начнется танец, гадали, кого пригласит преподобный, и каждая надеялась, что счастье выпадет ей. Еву охватила зависть. О, если бы она могла хоть на краткий миг снова стать невинной. Если бы могла влюбиться. Глупо, безрассудно, безоглядно, не думая о последствиях. Она скользнула бы в кольцо его рук и порхала по залу, даже не сознавая, что по ее пылающему лицу можно прочесть все чувства.
Не сводя глаз с Евы, Адам протянул руку. Ее узкая ладонь сама собой описала плавную дугу и легла на его локоть. Легко и естественно, как опускается на цветок пчела. Нельзя убежать от судьбы.
Пастор повел ее в глубину зала, и Еве показалось, что она ступает по облаку.
Ведя Еву танцевать, Адам испытывал странное чувство гордости обладателя, словно охотник, которому удалось поймать редкую, драгоценную и прекрасную птицу.
Его переполняло счастье и изумление. Все в ней вызывало у него восхищение. Легкий румянец на щеках, смущение, заставившее ее опустить глаза, и быстрый взгляд, которым она одарила его, овладев собой. Рука пастора обнимала графиню за талию, он видел, как вздымается ее грудь в такт дыханию, чувствовал тепло ее тела. Ему отчаянно хотелось теснее прижать Еву к себе, чтобы ощутить, как она трепещет в его объятиях. Ее рука в его ладони казалась маленькой и хрупкой, как крыло ласточки, а ведь эта женщина сумела укротить сорванцов О’Флаэрти, покорить леди Фенимор, да и весь Лондон; ей удалось выжить в зловонных трущобах Сент-Джайлз.
Чувства захлестывали Адама, как бурная река, мешая говорить.
Молчала и Ева, не сводя глаз с его лица.
Пастор и графиня, кружась, скользили по залу под жадными, пристальными взглядами толпы. Легкие, грациозные, они составляли прекрасную пару. Оба хранили серьезность, не улыбались и почти не разговаривали. Не слишком внимательный наблюдатель мог бы решить, что они едва скрывают скуку, равнодушно отдавая дань вежливости.
Однако, приглядевшись, каждый заметил бы, что они неотрывно смотрят друг на друга.
– Как ваша рука? – спросила наконец Ева.
– Лучше.
Адаму не хотелось говорить. Не хотелось думать. Только чувствовать.
Ева улыбнулась.
– Сегодня вы удивительно разговорчивы.
– А вы восхитительны.
Он произнес это так серьезно и так внезапно, что Ева снова надолго умолкла.
Графиня прерывисто вздохнула, и Адам ощутил, как по ее телу пробежала легкая дрожь.
– Спасибо, – отозвалась она.
И Адам отчего-то рассмеялся. Глаза Евы изумленно раскрылись, словно она вдруг увидела чудо. Казалось, графиня очарована его смехом и хочет запомнить этот миг.
Адам улыбнулся ей, а она улыбнулась в ответ, восхищенно качая головой.
– Вы в самом деле прекрасно танцуете.
– Я никогда не лгу.
– А что еще вы делаете столь же хорошо, преподобный?
Их тела лишь слегка соприкасались, но властная, неукротимая сила влекла друг к другу, и игривый вопрос Евы прозвучал неожиданно серьезно. Почти как вызов.
Графиню сковал страх.
Рука Адама, обнимавшая ее за талию, напряглась, словно окаменела. Глаза потемнели почти до черноты.
– Все, – тихо произнес он. – Не забудьте, я никогда не лгу.
На этом разговор иссяк.
Они продолжали скользить по залу, с каждым шагом приближаясь к опасной черте, за которой зияла бездна.
Музыка стихла, и волшебный мир, созданный их фантазией, задрожал и распался, рассеялся, словно утренний туман.
Адам неохотно вернулся к реальности. Жизнь грубо ворвалась в царство его грез, бальный зал внезапно наполнился шумом, красками, людской толчеей. Адам поклонился графине, и та присела в реверансе. Они держались чопорно, как самые обычные жители обыкновенного городка, которые только что танцевали невинный вальс, словно не на них смотрели женщины изо всех уголков зала – кто с подозрением, кто с тоской, а кто и с гневным осуждением.
