Пуговицы и ярость - Пенелопа Скай

Едва схватив меня за зад, он сразу потерял свою решимость:

– Не пойду завтра.

Тогда я обхватила его шею и приникла к его лицу:

– А теперь покажи мне, как сильно ты соскучился.

Кроу немедленно отозвался на мой призыв: его глаза потемнели, а тело все напряглось. Он крепче сжал свои руки на моем заду, поигрывая моими стрингами. Губы его прошлись по моей челюсти; он не стал целовать меня, пока не добрался до шеи. Затем он стал нежно касаться ими моей теплой кожи, как бы поддразнивая. Пальцы его мяли и мяли мои ягодицы, пока не нащупали влагалище. Он медленно ввел их внутрь, чувствуя долгожданную влагу.

– Ты начала раньше меня… – негромко простонал он мне в ухо.

– А как же предварительные ласки?

Он заглянул мне в глаза:

– Думала обо мне?

– Всегда…

Его взгляд удовлетворенно потемнел; Кроу сжал меня в объятиях и толкнул на кровать. Я упала спиной на матрас, ноги сами раздвинулись. Кроу быстро спустил брюки и снял трусы, лег сверху, и я почувствовала его сочащийся от страсти член. Кроу прижал меня своим телом и немедленно вошел – вошел на всю длину своего твердого х*я, раздвигая меня изнутри, заставляя меня кричать от страсти.

– Ты ни о ком не должна думать – только обо мне!

И этой команде я была готова подчиниться:

– Да, хозяин!

Мы сидели у него в кабинете напротив камина и читали. Кроу помещался в своем кресле, рядом стоял графин с бренди. Кроу держал книгу в твердом переплете и весь был погружен в чтение, прижав пальцы к нижней губе. Задумчивое выражение его лица делало его еще более желанным.

Я старалась сосредоточиться на своей книге, но взгляд невольно переходил на Кроу. Я читала не текст в книге, я читала его лицо. В камине потрескивали поленья, и их треск казался настоящей музыкой. Кроу всегда велел растапливать камин в каждой из комнат, где проводил время, – и камины топились даже в середине лета.

Я перевела взгляд на стену, вернее, на картины, что уже когда-то видела. Картины выглядели необычно – частично выполненными красками, частично – пуговицами. Что-то в них меня удивило.

– Кроу?

– Мм? – промычал он, не отрываясь от книги.

Он сидел в серых спортивных штанах и в черной футболке, закинув ногу на ногу. Ткань футболки плотно облегала мощные мускулы груди.

– Могу я тебя спросить кое о чем?

Он опустил книгу и повернулся ко мне. Я кивнула в сторону картин на стене:

– Чьи это работы?

Мне казалось, что картины выполнил кто-то из его близких, хорошо знакомый Кроу человек. Они совсем не подходили к стилю всего остального оформления дома и не соответствовали вкусам самого Кроу.

Он закрыл книгу и положил ее на колени. Его глаза были прикованы к самой первой картине с изображением уходящих за горизонт виноградников. Он смотрел, не меняя выражения лица, его глаза не темнели и не озарялись внутренним светом. Видимо, думы его в тот момент были слишком личными, и он не хотел этим делиться.

– Ванесса…

Я заглянула в его лицо и увидела, как его глаза наполняются печалью. Он как-то вдруг понурился, завял. Лучше бы мне не задавать этого ужасного вопроса – несмотря на его внутреннюю силу, боль все же вырвалась наружу.

– Она была художником. Рисовала с самого детства. Когда она жила у меня, то постоянно сидела на балконе и рисовала, рисовала. И развешивала потом свои картины по всему дому, даже не спрашивая меня. Они не в моем вкусе, но я никогда не возражал, чтобы она их вешала. А потом я вдруг понял, что могу смотреть на них бесконечно. Когда у меня бывало дурное настроение, они реально мне помогали. И я изменил свое мнение о них – даже скажу, полюбил. А после того как Ванесса умерла… эти картины – все, что у меня осталось в память о ней. И я уже не мог их убрать.

Я протянула руку и переплела свои и его пальцы.

– Прости…

Он посмотрел на наши руки.

– Можно увидеть ее фотографию?

Кроу еще какое-то время смотрел на переплетенные пальцы, а потом встал, подошел к секретеру и выдвинул ящик. Оттуда он достал три фото в рамках и протянул их мне.

Я стала разглядывать снимки – на первом были запечатлены Кроу, Кейн и Ванесса. Братья выглядели уже почти взрослыми, Ванесса была помладше. На второй фотографии была Ванесса в платье выпускницы, Кроу стоял рядом. Он обнимал ее за талию и улыбался. На последнем фото была вся семья, даже Ларс. Кроу оказался настолько похож на отца, что их можно было принять за братьев. Очень красивая мать – темно-каштановые волосы, стройное тело. Кое-какие черты ее передались и Ванессе.

– Красивая семья…

Кроу забрал у меня снимки и положил их на столик, что стоял между нашими креслами. Взгляд, направленный на огонь, вдруг сделался мрачным, задумчивым и злым.

– Она переехала ко мне после смерти родителей. И жила здесь много лет, пока ее не похитил Боунс. А после ее смерти этот дом стал для меня чужим. И сейчас чужой…

Я не могла в полной степени понять его потерю: у меня не было родного брата, не было родителей и семьи с самого начала. Моя боль имела совершенно иное происхождение. Мне нечего и некого было терять, а Кроу имел все и все потерял.

– Прости…

Мне надо было бы сказать что-нибудь получше этого «прости», но, когда доходит до подобных душераздирающих моментов, уж ничего не поделаешь.

– Но мы заставим его расплатиться сполна за все, что он совершил. Мы отомстим ему за Ванессу.

– Может быть… – прошептал он. – Но она останется мертва навсегда. И мои родители тоже.

Я дотронулась до его руки:

– У тебя есть я. И буду всегда.

Он посмотрел на мою руку, и наши пальцы вновь соединились.

– Ларс сказал мне, что ты никогда не плакал по ней…

Я не совсем понимала смысл этого выражения.

– Я не ходил на ее похороны, – произнес он, глядя в огонь.

– Почему?

Он слегка качнул головой:

– Потому что… впрочем, неважно. Не хочу об этом говорить.

– Пожалуйста, скажи.

Я должна была знать это. Ради него. И ради себя.

Кроу убрал свою руку:

– Нет. Оставим эту тему.

Затем он налил себе бренди и залпом осушил стакан. Он полностью закрыл от меня свое сердце, не захотел впустить меня в свою душу. Наш