Тагир. Ребенок от второй жены (СИ) - Сафина Анна

— Привет, тетя, — хрипло шепчу.

Впервые улыбаюсь, лишь слыша родной голос.

— Ох, Ясмина. Слухами земля наша полнится, — вздыхает она тяжело, прокашливается. — С тобой всё хорошо?

Я не знаю, что на это сказать. Хорошо ли? Вопрос, на который я сама не знаю ответа.

— Тетя… — всхлипываю, ничего больше не говорю.

Стараюсь часто и глубоко дышать, чтобы прогнать слезы.

— Молчи, девочка моя, — чуть строго, но с теплотой говорит она. — На родине сейчас шум поднялся. Вся правда всплыла, отныне наш род не изгои. Дома Юсуповых и Ахметовых разнесли в щепки, стекла выбили, что-то и вовсе подожгли. Хода им больше нет домой.

При этих словах я должна чувствовать злорадство и удовлетворение, но ощущаю лишь горький привкус справедливости, который не находит отклика в моем сердце. Таковы люди, их мнение меняется с такой скоростью, что они готовы накинуться на любого, где будут доказательства чужой вины. И насколько они правдивы, мало кто задумывается.

— Ты знаешь, — перешла тетя Зулиха на шепот. — В доме Ахмета нашли вещи Малики, даже заколки. Приезжали следователи, расспрашивали тут всех. Я бы и сама поехала, рассказала бы им всё, что знала, но здоровье в последнее время пошаливает.

Тетя давно живет в соседнем городе, недалеко, но в то же время отдельно. Не хотела жить в старом доме после смерти моего брата.

— Я знала, что Аслан не виноват, — шепчу, ощущая, как по щеке скатывается одинокая слезинка.

Наступает тишина. Слышно только наше дыхание.

— Это был твой план, дочка? Родители твои испытают наконец покой.

Я молчу, мне нечего сказать. Всё это воля Аллаха.

— Они отреклись от меня, — прошептала, чувствуя, как в горле встает ком.

— Приезжай ко мне. Я одна, за мной присмотр нужен, — никак не прокомментировала решение моих родителей. Знает, это табу, не подлежит обсуждению.

Я выдыхаю, чувствуя, как в душе расцветает цветок надежды. Чувство, что отныне у меня будет дом, кажется прочным якорем, который отныне удерживает меня на плаву.

Глава 27

Изолятор временного содержания

Тагира

— Они провели эксгумацию тел Малики и Аслана, — плачет мама, сидя напротив меня в комнате для свиданий.

Киваю, смиренно прикрывая глаза.

Что ж, настало время всем ответить за свои деяния. Но всю вину я возьму на себя, что бы ни показала экспертиза. Встал, намереваясь закончить нашу встречу, но в последний момент замер. Всё это время гнал от себя эти мысли прочь, но обманывать больше себя невозможно.

— В тот день, когда Малика умерла, ты заваривала ей чай. Такие же травы, как те, что ты дала Наиле, — кивнул на ее руки, намекая, что она нечиста.

Мама даже не глянула на меня, только смотрела в прострации на стену.

— На всё воля Аллаха, — глухо прошептала.

И я прикрыл глаза, чувствуя, как внутри умерла надежда. Встал, развернулся и…

— Я не хотела… — материнский всхлип, который больше не трогает, не держит меня на плаву. — Я так ее любила, но он так настаивал… Не верил мне…

Обернулся, желая задать ей вопросы, но дернулся так, что охранник зарычал, а затем ударил дубинкой по спине, выпроваживая к выходу. И сколько бы я ни кричал, до мамы достучаться не смог. Она, шепча что-то, бормотала и раскачивалась на стуле вперед-назад.

А когда я оказался в камере, вцепился пальцами в решетку и стукнулся о нее лбом. Я долго думал. Очень. Об Ахмете, его любви к маме, отце.

Поднял голову и уставился бездумным взглядом вперед. Как мама оба раза получила доступ к ружью, которое всегда хранилось под замком? Убийство Ахмета я списал на халатность отца, который не подумал, что ружье может снова исчезнуть, а убийство Аслана? Тогда оно хранилось в сейфе…

* * *

Изолятор временного содержания

Несколько дней спустя

— Итак, — следователь сидит напротив, наклоняет голову и смотрит с интересом. — Экспертиза выявила на ружье ваши отпечатки, Ахмета Айдарова и вашей матери.

Подметил, что про отца он ничего не сказал.

— И? Я уже сказал, что убил его я, — пожимаю плечами, уже подустал от бесконечно повторяющихся одинаковых допросов.

— А мы так не думаем, — усмехается. — По результатам криминалистов, исследованию ружья и отверстия во лбу Айдарова, стрелял человек маленького роста. Знаете, ростом с вашу мать.

От этих слов непроизвольно дергаюсь.

— Мою мать не трожьте, — вырывается у меня, шиплю сквозь зубы. — Она женщина, хранительница очага, не способна на такое.

— Да-да, — улыбается следователь. — Мы с ней уже беседовали. Как и с другими женщинами, которые, судя по словам охраны, сидели по комнатам, и только она вышла во двор. Интересно зачем? Ваша мать свято убеждена, что позор смывается кровью. Интересное утверждение для мирной женщины, не находите? И мотив у нее имеется.

Стискиваю челюсти. Не припомню, чтобы она когда-нибудь так говорила. Это было скорее кредо моего отца. Рамазана.

— Вы получили чистосердечное признание, — говорю твердо, глядя в глаза настырному следователю. — Закрывайте дело.

— Это не ваше дело, Юсупов, когда и что нам закрывать, — смотрит на меня внимательно и наклоняется вперед. — В поднятых из архива делах восьмилетней давности и так слишком много неразберихи. Мне плевать, как там у вас решались вопросы, но сейчас дела перепоручены мне. Есть веские основания для эксгумации тел. И я докопаюсь до истины. Если вы покрываете женщину своего рода, я понимаю, для вашего народа это норма, но мы здесь руководствуемся фактами. Никто не посадит невиновного в тюрьму.

— Я виновен, — выдаю сквозь стиснутые зубы. А потом, понимая, что больше шанса может не представиться, спрашиваю то, что не дает покоя: — Я могу узнать, кто сообщил о выстреле в доме?

— Что вы имеете в виду, Юсупов? Хотите поменять показания?

Молчу, давая понять, что слов назад не заберу, и следователь отвечает:

— Звонок был анонимный. Больше я вам ничего не скажу. Разве что отвечу взаимностью на откровенность. Так кто же спустил курок?

Откидываюсь на спинку жестяного стула и отворачиваюсь, закрывая рот на замок. Больше беседовать со следователем не имеет смысла.

* * *

Ясмина

3 месяца спустя

Все эти недели живу у тети Зулихи, здоровье которой, вопреки ее словам, весьма неплохое. Просто так она не хотела, чтобы я чувствовала себя наглой нахлебницей. Но мы обе понимали, что, кроме тети, мне не к кому было идти.

— Созванивалась с подругой утром, — пригубила она чай, посмотрела на меня исподлобья, словно наблюдая за моей реакцией. И я замерла, стараясь не показывать, как я жадно слушаю ее речь. — Была встреча старейшин нескольких семей. Рамазан с Анель там были.

И замолчала, заставляя меня вариться в неведении. Больше всего я хотела знать, что с Тагиром. От него не было вестей. И внутри меня горело пламя недосказанности всего, что между нами было. Как бы я ни пыталась убедить себя, что он — враг, глупое сердце цеплялось за призрачную надежду. Всё это гормоны из-за беременности, говорила себя каждый раз и затыкала голос души сильнее.

Как я уехала к тете, ко мне лишь раз приехал адвокат и всучил карточку, которой я еще ни разу и не пользовалась. Не могла. Только одна фраза, переданная Тагиром, всё никак не желала уходить из головы: “За звонок не виню тебя. Заслужил. Прости”.

— Опозорены полностью! Нет им больше хода нигде. Ни в один дом не пустят. Последнему бродяге больше почета будет, чем Юсуповым. В общем, после этого они ушли в горы, говорят, у них там домик в глуши, — покачала головой тетушка Зулиха, выглядела она удовлетворенной. — Вот только произошел несчастный случай. Неправильно рассчитали путь и свалились с обрыва, — она сделала паузу, давая мне осмыслить весть. — Легко отделались, слабые люди. Не смогли жить в позоре и изгнании! Сдались! Не все такие сильные духом, как ты, моя девочка.