Элизабет Лоуэлл - Идеальная женщина

— Ты говоришь так, словно сама пережила нечто подобное.

— Так оно и есть, — помолчав, тихо сказала Энджел.

И, прежде чем Хок смог еще о чем-то спросить ее, сдержанно и холодно сказала:

— Не пропустил ли ты еще что-то, рассказывая мне о Дерри?

— Он отказался принимать обезболивающие.

— Почему?

— Сказал, что боль имеет свое предназначение в жизни.

Энджел прикрыла глаза, вспоминая, как в течение нескольких недель после аварии она выбрасывала таблетки, отшвыривала костыли и заставляла себя все снова и снова подниматься с кровати. Дерри тогда не отходил от нее ни на шаг, радовался ее успехам, плакал вместе с ней от боли.

Затем она заставила его уехать, заявив, что боль имеет свое предназначение — свидетельствует о том, что человек жив.

Хок хотел было спросить о чем-то, но промолчал: лимузин притормозил возле гидросамолета.

Энджел приподнялась, но, прежде чем шофер смог вылезти и открыть дверцу, Хок уже оказался с ее стороны машины.

Она помедлила, затем оперлась на его руку. Хок помог ей выйти из автомобиля, движения его были легки и изящны. Отпуская ее, он позволил своим пальцам скользнуть вниз по запястью, гладя ее кожу так, как он гладил полированную поверхность золотой ручки. И с удовольствием отметил, как участился пульс Энджел, а ее щеки покрылись румянцем.

Энджел смущенно подняла на него свои зелено-синие глаза.

Его левая бровь вопросительно взметнулась вверх.

— Что-то не так?

Краска на щеках Энджел стала гуще. Она мысленно обругала себя за то, что так пылко реагирует на стоящего рядом мужчину, но ничего не могла с собой поделать.

«Временами похоже, что он пылает от страсти, но значительно чаще, по-моему, я не нравлюсь ему».

Чувства, бушующие под невозмутимой внешностью Хока, распознать было трудно — он не походил ни на кого из знакомых Энджел людей. Она не понимала Хока, но невольно отвечала на его ищущие взгляды, угадывая в нем натуру одинокую и чувственную.

Энджел испытывала какой-то безотчетный страх перед ним и перед собой, вернее, перед своим телом, которое так неожиданно проснулось под прикосновениями этого мужчины.

Хок наблюдал, как сменялись эмоции на лице Энджел, и удовлетворенно решил, что нашел ее слабое место.

Нежное прикосновение.

Хок чуть не улыбнулся. Как парящий в небесах хищник, он заметил движение внизу. Жертва обнаружила себя, теперь последует метание из стороны в сторону — преследование, охота, что лишь разгорячит его кровь.

А потом она достанется ему — ангел, сброшенный вниз ястребом, ангел, плачущий и дрожащий в его руках.

Глава 3

Дом Дерри стоял, прилепившись на краю синевато-серой скалы, фасадом к проливу Инсайд-Пасседж и его многочисленным островам. Полоса океана между терявшимся в голубой дымке материком и островом Ванкувер казалась гладким расплавленным золотом, на котором торчали черные точки небольших островков.

Повсюду вокруг на покрытой рябью воде покачивались маленькие лодки, рыбаки забрасывали удочки в поисках лосося.

Справа от дома, на берегу реки Кэмпбелл, раскинулся небольшой поселок Кэмпбелл-Ривер, граница которого проходила там, где нефритово-синяя эта река сливалась с солеными водами океана.

Энджел едва ли удостоила взглядом открывшийся перед ней великолепный пейзаж. Чем ближе она была к дому Рамсеев, тем больше опасалась, что Хок сказал ей не всю правду о состоянии Дерри. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы ни о чем больше не расспрашивать Хока ни во время полета на остров Ванкувер, ни в последующей поездке на переправленном паромом автомобиле.

Она молчала, интуитивно чувствуя, что и так уже слишком обнажила душу перед этим малознакомым человеком.

Как только огромный «БМВ» Хока затормозил перед домом, Энджел выскочила из машины и побежала к входной двери.

Они с Дерри делили этот дом в течение трех лет. Сначала Энджел была вынуждена поселиться с кем-то, так как в первые месяцы после аварии не могла обслуживать себя. Позже она проводила здесь каждое лето, продав летний домик своей семьи в Кэмпбелл-Ривер, чтобы помочь Дерри выплатить налог на наследство.

Юридически четверть дома и прилегающие двенадцать соток являлись ее собственностью, хотя Энджел редко вспоминала об этом: она считала, что дом и земля в Игл-Хед полностью принадлежат Дерри — единственному оставшемуся в живых члену семьи Рамсеев.

— Дерри? — окликнула Энджел, быстро пробежав по коридору. — Дерри, ты где?

— Сзади, — донесся до нее голос Дерри.

Хок вошел в дом как раз в тот момент, когда Энджел резко повернулась и на мгновение под взметнувшейся юбкой мелькнули очертания ее стройных ног.

«Интересно, что я буду чувствовать, когда она обхватит мое тело этими длинными ногами?» — подумал Хок.

Обругав себя за подобные мысли, он захлопнул дверь и прошел в гостиную. Светловолосая Энджел запала ему в душу, а Хок знал лишь один способ избавиться от такого рода наваждения — уложить ее в постель.

Там лживые слова обнаруживают свою пустоту, какие бы красивые губы их ни произносили. Заученные движения и страсть, за которыми нет любви. Взять, попользоваться, а потом небрежно отбросить — все это Хок собирался проделать и с Энджел. А затем — в холодное прозрачное небо и парить там в ожидании новой жертвы, когда по жилам вновь заструится адреналин и снова начнется охота, ради которой только и стоит жить.

Единожды поняв, что все женщины лживы, он с тех пор признавал только преследование и охоту.

Хок проводил глазами Энджел, которая вышла через кухню на огромную, обшитую сосной веранду, нависавшую над камнями и морем словно два красновато-коричневых крыла.

Дерри лежал в шезлонге. Левая нога от бедра к ступне была закована в гипс.

Энджел затаила дыхание, глядя на бледное лицо, фиолетовые круги под глазами, истончившиеся от боли губы. Она беззвучно опустилась на колени рядом с шезлонгом и обняла Дерри.

— Выпей таблетки, Дерри, — ласково, словно ребенку, сказала она.

Энджел провела рукой по его светлым кудрям, массируя мышцы шеи и головы, которые напрягались от боли после каждого неосторожного движения.

— Боль не научит тебя ничему новому. Попей таблетки первые несколько дней, хотя бы до тех пор, когда ты сможешь передвигаться, не чувствуя при этом, что в лодыжку тебе впивается тысяча кинжалов. — Дерри промолчал. — Обещаешь?

— Эй! — Мягкий тенор Дерри удивительно не соответствовал его широким плечам. — У меня все нормально, Энджи. Правда, все нормально.

— Единственное, что тут на самом деле правда, так это то, что ты ужасно бледный, — возразила Энджел.

Дерри улыбнулся и крепче прижал ее к себе.