Когда сбываются мечты - Ханна Грейс
Я делаю много вещей, которые, по сути, идут вразрез с моими природными инстинктами.
Я даже не пил на совместной вечеринке в честь дня рождения Анастасии и Лолы, потому что начитался информации о связи между спортивными достижениями и потреблением алкоголя.
Я из кожи вон лезу, чтобы хорошо справляться со своими обязанностями, и тот факт, что Фолкнер за что-то злится на меня, вызывает смутное чувство тревоги. Я стучу в дверь кабинета тренера, и звук, кажется, эхом разносится по комнате.
– Заходи, – кричит он. – Садись, Тернер. – Он указывает на один из потертых стульев напротив себя, обтянутых сетчатой тканью, и я следую указанию. Именно благодаря тому, что я стараюсь внимательно наблюдать за этим человеком, я могу четко определить три его основных состояния:
1. Иррационально злой и громкий.
2. Раздражен жизнью в окружении хоккеистов.
3. Никаким словом ни описать то, как он сейчас на меня смотрит.
Он несколько раз постукивает ручкой по столу, пластик неприятно щелкает о деревянную поверхность. Я едва сдерживаюсь, чтобы не податься вперед и не отобрать у него ручку, желая остановить этот звук.
– Знаешь, зачем я тебя вызвал?
– Нет, тренер.
Слава богу, он откладывает ручку и подтягивает к себе клавиатуру компьютера.
– Я только что получил электронное письмо, в котором меня просят о телефонном звонке по твою душу, потому что ты провалил свою письменную работу на занятиях профессора Торнтона, и вместо того, чтобы пойти к Торнтону и найти способ все исправить, ты обратился к своему куратору по учебным вопросам и попытался отказаться от курса его лекций. Хочешь сказать что-нибудь в свое оправдание, прежде чем я наберу этот номер?
Я не в состоянии вымолвить ни слова, кроме «вот дерьмо».
– Нет, тренер.
Он проводит рукой по макушке, словно откидывая назад копну волос. Я всегда хотел спросить, зачем он так делает, учитывая, что он лысый и, судя по видеозаписям игр, которые мы смотрели, был лысым последние двадцать пять лет. Несмотря на то что некоторые парни подталкивали меня на это, Нейт посоветовал не спрашивать, если я не хочу неприятностей, чего я точно не хочу. Но этот вопрос мучает меня каждый раз, когда я вижу, как он поглаживает несуществующие волосы.
– Тогда ладно.
Он с силой сжимает трубку мясистыми пальцами, пока набирает номер, и прижимает телефон к уху плечом. У меня нет другого выбора, и мне приходится слушать, как он представляется, а затем хмыкает и поддакивает во время разговора. Нейт всегда говорил нам, что Фолкнер чует страх, поэтому никогда не стоит показывать ему свои слабости. Признаться, что я провалил семестр, который еще толком не начался, – это очень похоже на слабость.
Он кладет трубку и пристально на меня смотрит, словно заглядывает мне в душу.
– Мисс Гусман сказала, что трижды напоминала тебе о необходимости назначить встречу, чтобы записаться на занятия…
– Это правда.
– …и к тому времени, когда ты попытался записаться на нужный тебе курс лекций, класс был заполнен. Поэтому ты выбрал класс Торнтона, думая, что сможешь попасть в список ожидания на что-то другое и бросить этот во время недели обмена.
– Да.
– Но ты не включил себя в список ожидания и не пытался отказаться от класса во время недели обмена.
Я намеревался это сделать. Я действительно хотел, но был очень занят переживаниями о том, как стать хорошим капитаном, заняв место Нейта, поэтому все остальное отошло на второй план. С появлением новых трудностей я откладывал другие дела на потом и продолжал говорить себе, что все исправлю, пока в конце концов не стало слишком поздно.
– Тоже верно.
– Итак, ты хочешь сказать, – говорит он, затем замолкает, делая большой глоток кофе из кружки, просто чтобы продлить мои страдания. – Что, несмотря на прекрасную возможность исправить ситуацию самостоятельно, ты этого не сделал, и теперь сидишь здесь, лишая меня нескольких приятных часов, когда мне не нужно видеть твое лицо, и ожидаешь, что я тебе помогу?
Мне хочется напомнить ему, что это он вызвал меня сюда и что я обратился за помощью к куратору, который специально нанят для оказания помощи в учебных вопросах студентам-спортсменам, но подозреваю, что тренеру это не понравится, так же, как и то, что я провалил одно задание.
– Наверное.
– Какие у тебя претензии к Торнтону?
Я вспоминаю, что мы с Анастасией обсуждали перед моим визитом к мисс Гусман. Я повторяю ее слова как попугай.
– Его стиль преподавания несовместим с особенностями моего восприятия.
– Тебе придется рассказать мне более подробно, Тернер. – Фолкнер вздыхает, откидываясь на спинку кресла. Он щелкает мышкой и смотрит на компьютер. – У тебя превосходные успехи по всем остальным предметам, и я знаю, что ты прилежный студент. Так что же не так с этим классом, раз ты хочешь его бросить?
Я пытаюсь вспомнить, как я объяснял это Анастасии и Авроре в тот день, когда вернулся домой после моего первого занятия с Торнтоном. Я пять минут громко возмущался, а потом лег на пол и целый час пялился в потолок.
– Мне нужно пройти курс с углубленным изучением письменной речи, чтобы соответствовать требованиям профилирующей дисциплины. Учебный план профессора Торнтона известен тем, что приходится много читать и собирать материал – именно поэтому никто не хочет записываться на его лекции. Главным образом он преподает мировую историю, но об искусстве почти не говорит. Мне тяжело сосредоточиться на материале, потому что, как мне кажется, очень многое не имеет отношения к тому, что он потом требует. И я не люблю читать то, что мне неинтересно. Я с трудом сохраняю концентрацию. Также большую часть времени я вообще не понимаю, чего он хочет. Я просто тону в потоке поступающей информации и в итоге терплю неудачу.
Фолкнер снова вздыхает. Интересно, дома он тоже так делает или приберегает вздохи только для этого кабинета? А еще интересно, у его семьи это тоже вызывает дурное предчувствие, как у меня?
– Здесь сказано, что ты посещаешь похожие занятия
