К востоку от Евы - Ида Мартин
С учителями у меня никогда не складывалось. Они все время пытались заставить меня что‑то делать, а я так не привык. Надо мной не нужно было стоять, тыча пальцем в тетради, и повышать голос. Для чего отнимать телефон, если я знаю, что списывать нельзя? И как можно обвинять меня во лжи, когда я ни разу не пользовался готовыми домашними заданиями из интернета?
В средних классах у меня начался подростковый бунт с вытекающими последствиями. Учебу я забросил. Да и зачем, если дисциплинарные двойки по-любому сводили итоговые оценки к троякам? А учителям стал хамить уже осознанно, со знанием дела, находя в этом определенное удовлетворение и компенсацию несправедливости.
Переход в колледж принес огромное облегчение. Обстановка там была совсем другая: хочешь – учись, не хочешь – забирай документы. Правила предельно простые, и меня они более чем устраивали. Ко мне никто не докапывался и ничего не требовал. Я был сам себе хозяин, успокоился и больше ни с кем не воевал.
Главным моим интересом стала кухня и приготовление еды. В своих амбициозных мечтах я собирался открыть собственный ресторан. Эта идея родилась, когда мы всей семьей отдыхали в Ульцине и познакомились с Алексом – владельцем маленького рыбного заведения, который рассказывал увлекательные байки о поварах, семейных рецептах, особенностях приготовления блюд, посетителях и конкурентах. Это неожиданно погрузило меня в мир, где волшебным образом сочетались свобода и дисциплина, творчество и правила, личная ответственность и коллективный труд, возможность неплохо зарабатывать и одновременно приносить пользу.
Так что в колледж я ушел не только сбегая от школы, а потому и учился старательно и с большим интересом. Иногда получалось подрабатывать в кафе или на фудкортах. На половину полученных денег я покупал домой продукты, а вторую частично откладывал, стараясь как можно меньше расходовать на себя. Вредных привычек я не имел, за модой особенно не гонялся, по клубам ходил редко, а тратился в основном когда встречался с Инной. Но то было в прошлом.
– Я поехал в «Дофамин» вместо брата. – Чем не информация «о себе»? – Он заболел, а родителям стало жалко терять путевку. Деньги за нее было не вернуть. Вот потому я не Митя, а Ян. И учусь не в школе, а в кулинарном колледже. И поэтому мне не нравилось почти все, что происходило в лагере.
– Про это я помню. И очень тогда удивилась – все остальные ребята были в восторге. Организаторы из кожи лезли вон, чтобы создать мистическую атмосферу. Там приглашенных мобов было больше, чем участников. Спецэффекты, техника… Локации строили под вас. Костюмы…
– По-настоящему мистическим было только ночное купание, а остальное – просто подделка.
В тот момент я готов был поклясться, что прочел в ее ответном взгляде нечто похожее на надежду, но потом Ева просто пожала плечами, разломила пополам пирожок и надкусила его.
– Ммм, – протянула она с набитым ртом, закатывая от удовольствия глаза. – Кажется, только что я перестала жалеть о нашей самоволке – ведь если бы не она, никогда бы не попробовала эту вкуснотищу.
Ночное купание, несмотря на мое стойкое неприятие «Дофаминовых» игр, оказалось действительно самым лучшим воспоминанием о лете.
Ева вывела меня к сверкающему лунным серебром озеру, где мы оба разделись догола и плавали в парной воде на расстоянии примерно двух метров друг от друга, чтобы, как сказала она, никто не стеснялся.
Но все равно от того, что мы были одни, вокруг стояла глубокая лесная тишина, а усталое, искусанное комарами и исцарапанное ветками тело, покачиваясь на легких волнах, испытывало невероятное блаженство, мне казалось, что мы почти касаемся друг друга – и вот именно это и был по-настоящему мистический момент: сакральное таинство слияния душ. Во всяком случае, такое сравнение пришло мне на ум, когда, лежа на спине, я смотрел на зыбкое, предвещающее скорый рассвет небо, вдыхал запах хвои и слышал легкие всплески волн, на которых в такой же позе лежала Ева. Луна бледнела, и мы растворялись в этом озере вместе с ней.
А потом, вытеревшись моим полотенцем из рюкзака, мы сидели на черной накидке с капюшоном, ели сырные крекеры из утреннего пайка, и Ева рассказывала, что носит дреды, потому что поклялась себе, что сострижет их, только когда заработает миллион. Что обожает старого певца Криса Айзека, «Вечное сияние чистого разума», верит в соулмейтов и сбежала от семьи два года назад в поисках свободы.
Лицо у нее оказалось светлое, улыбчивое, курносое и симпатичное, а волосы, скрученные в тугие дреды, привносили в ее облик нечто от лесной дикарки. Фигура ладная, подвижная, с тонкой талией и соблазнительными формами, которые я все же немного подглядел, пока она одевалась, выбравшись из воды первой.
Я тоже что-то говорил, но больше смотрел и слушал. Мне нравилось переживать странную, прежде незнакомую близость. В тот момент, хоть обстановка и располагала, я не думал ни о поцелуях, ни о чем-то таком. Подобные мысли пришли позже, на следующее утро. Но когда мы, прижавшись друг к другу плечами, смотрели на серебристую гладь воды, я испытывал лишь окрыленное удивление от того, что способен на подобные переживания.
– Поможешь немного с комнатой? – попросила Ева, выдергивая меня из приятных воспоминаний в не менее приятное настоящее.
– Конечно! – Я с готовностью вскочил. – Что делать?
Я передвигал кресло, письменный стол и единственный шкаф, меняя их местами, раз десять, а Ева пыталась понять, в каком положении они смотрятся менее ужасно, а когда определилась, попросила аккуратно снять со стены ковер, чтобы потом его можно было повесить обратно. Разрешения на самодеятельность хозяин ей не давал, но она была уверена, что тот не узнает, потому что не приезжал в эту квартиру тысячу лет.
Ковер оказался тяжеленный и висел на тугих веревочных петлях, надетых на вкрученные в бетон небольшие шурупы, и, чтобы снять его со стены, потребовалось немало попотеть. Около двадцати минут я, подобно эквилибристу, балансировал на стуле, весь взмок, стер о шурупы пальцы и потянул шею, но всякий раз, опуская взгляд на Еву и видя, как она радуется каждой освобожденной петле, преисполнялся чувством необыкновенной важности и забывал о всех неудобствах.
Наконец ковер свалился на пол, а я, обессилев, упал сверху:
– Все. Перерыв.
– Забавно. – Ева села рядом по-турецки. – Я только и делаю, что переезжаю из квартиры в квартиру
