Оставь себе Манхэттен - Данжелико П,
– Ты никогда не отступал от борьбы.
– Я рад, что ты это помнишь.
Волосы у меня на затылке встали дыбом. Я почти физически ощутил злорадство в голосе отца и, поскольку хорошо его знал, был уверен, что ситуация сулит мне неприятности.
– Нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня, Скотт. Я хочу, чтобы ты женился на Сидни.
Возможно, я неправильно его расслышал. Отец не мог попросить меня жениться на женщине, которую я едва выносил. Он не стал бы просить меня жениться вообще на ком-либо. Такое случалось только в плохих романтических комедиях, а моя жизнь не была чьим-то развлечением.
– У меня нет времени на твои розыгрыши, Франклин. Было весело. Передай от меня привет маме.
– Это не розыгрыш. Единственный способ, гарантирующий, что правление не затянет дело в суде на долгие годы, – если Сидни будет Блэкстоун. И разве я не чертов счастливчик? У меня есть сын в расцвете сил, и ему нужна жена.
Я на это не повелся. Отец был известным шутником.
– Кто это в расцвете сил, старик? И последнее, что мне нужно, – жена.
– Честно говоря, мне все равно, что тебе нужно, Скотт. Ты сделаешь это для меня или я вычеркну тебя из завещания, перекрыв доступ к деньгам. Ты меня понял?
– Хорошо сыграно, Дарт Вейдер, но не у тебя одного есть накопления. Ранчо уже кое-какое время приносит неплохую прибыль, так что давай вычеркивай.
Это было абсолютной правдой, и я чертовски собой гордился.
– А как же твой любимый проект? – Угроза привела к ледяному молчанию. Я знал этот тон. Сейчас со мной говорил не отец, а Франклин Маршалл Блэкстоун, бизнесмен, готовый на все ради достижения своих целей. – Ты любишь эту землю, не так ли? Миллионы и миллионы акров, которые ты вынудил меня скупить за эти годы. Те, которые хочешь превратить в национальный парк. Я разделю их на части и продам.
Адреналин, смешанный с гневом, разлился по венам. Я вскочил на ноги и подошел к окну, телефонный шнур был натянут туго, как мои нервы.
Сохранение земель – единственное, на что мне было по-настоящему не наплевать, и он это знал. Я управлял ранчо, подходя со всей ответственностью к защите окружающей среды, а это дорогостоящее дело, требующее очень тщательного контроля. Большинство предприятий не могли позволить себе работать так. Они вторгались на федеральные земли, вынуждая природу либо отступить, либо погибнуть. Скупка земли, передача ее в доверительное управление и превращение в национальный парк гарантировали, что для будущих поколений она останется дикой и нетронутой.
Это был единственный рычаг воздействия на меня, который имелся у отца. Это было единственное, о чем я когда-либо его просил. Постепенно отцу удалось приобрести больше открытых, нетронутых земель, чем гиганту кабельного телевидения Джону Мэлоуну – достижение, которым он любил хвастаться.
– Ты не посмеешь…
– Я всего лишь защищаю то, что принадлежит мне. Моя семья. Мое дело…
– Ты себя слышишь? Да ладно, отец! Это не имеет никакого отношения к нашей семье. Ты просто играешь в Бога, распоряжаясь жизнями других людей в соответствии со своими потребностями.
Как бы ни смягчился отец за эти годы, его главной страстью по-прежнему оставалось подчинение чего-либо или кого-либо своей воле. Не имело значения, чего или кого, пока он получал то, что хотел. Вот кем, по сути, был мой отец. Несмотря на седые волосы и преклонный возраст, он навсегда останется суровым человеком, привыкшим любой ценой добиваться желаемого, и я не питал иллюзий на этот счет.
– Как бы то ни было, ты женишься на Сидни и останешься с ней в браке на три года. Это даст ей достаточно времени, чтобы доказать совету директоров, что она способна успешно управлять компанией. С именем Блэкстоун и твоей поддержкой у них не будет законного основания довести дело до суда.
Сделав глубокий вдох, я медленно выдохнул – упражнение, которому я научился, пытаясь контролировать эмоции и больше не давать волю гневу.
– Сейчас не десятый век, отец. Я не женюсь на женщине, которую едва знаю, чтобы утолить твою жажду мирового господства.
– Я когда-нибудь о чем-нибудь тебя просил?
И это был нокаут. Родители никогда ни о чем меня не просили. После окончания бизнес-школы я был предоставлен самому себе, мог делать все что заблагорассудится и радовался такому положению вещей. Паника сменилась знакомым чувством неизбежности. Я осознал, что отец схватил меня за горло. От волнения у меня вспотели ладони. Когда Франклин Блэкстоун решался на что-то, даже сам Атлас не мог его переубедить.
– Нет, – уступил я, подавляя гордость. – Но не заставляй меня делать это.
– Господи Иисусе. Не говори так, будто я обрекаю тебя на смерь, черт возьми. Брак – не самое худшее, что случается на свете. Возможно, тебе правда понравится, если ты позволишь себе…
– Брак с Сидни мне понравится так же сильно, как если бы меня забодал один из любимых быков.
Я потер лицо, пытаясь прийти в себя. Если и была одна абсолютная истина, которую я знал о себе, так это то, что я плохо разбираюсь в женщинах. Я начал подозревать это вскоре после того, как у меня на «персиках» вырос пушок, и череда неудачных отношений в двадцать с небольшим подтвердила это предположение. Я в значительной степени смирился, что у меня никогда не будет того, что было у родителей, – спокойной семейной жизни, и меня это устраивало. А потом я встретил Чарли и Меган и окончательно похоронил надежду обрести счастье в любви.
– В свободное время занимайся чем хочешь, но послушай меня, сынок, – ты должен сделать так, чтобы в ваш брак поверили. Все внешние признаки должны говорить о том, что ты счастливо женат. Это означает, что тебе нельзя гоняться за юбками, чтобы фотографии твоей погони в конечном итоге попали на обложку New York Post.
Что, черт возьми, это значило? Что мне придется держать все будущие связи в секрете? Я точно знал, что Сидни Эванс скорее прикончит меня, чем подпустит к себе на расстояние вытянутой руки, а о воздержании в течение следующих трех лет не могло быть и речи. И что же тогда остается делать?
Сидя на подоконнике, я подумывал о том, чтобы его умолять и унижаться. Возможно, это смогло бы убедить отца не впутывать меня в его планы. Оно стоило бы того, если бы означало, что я смогу сохранить миллионы акров нетронутыми, а себя – свободным от участия в сомнительной афере.
– Скажи, что это очередная твоя выходка.
– Не могу.
Закрыв глаза, я ущипнул себя за переносицу. Непроизвольная реакция. Очень похоже на желание сесть в грузовик и умчаться к границе при одной только мысли о браке.
– Сидни ненавидит меня…
– Хорошие новости: Сидни хочет эту работу больше, чем ненавидит тебя. Твоя задача – убедить ее, что ты изменился. Что уже не тот дегенеративный идиот, каким был, когда вы встретились. И честно предупреждаю, это может оказаться непреодолимой задачей.
Что-то было не так – помимо того, что меня шантажировали, заставляя жениться. Молчание затянулось, и конца ему не было видно. С ним росло и мое беспокойство.
– Отец, ты в порядке?
– Мхм.
Уклончивый ответ не смог развеять подозрения. Я решил пока не думать об этом и сосредоточиться на надвигающейся катастрофе. Беда была на пороге. Стены сдвигались; я чувствовал, как они давят на меня.
– А если она передумает?
Во мне затаилась надежда.
– Я люблю эту девушку. И не собираюсь добровольно мучить ее, чтобы добиться своего. Если она не сможет тебя терпеть, дашь ей развод.
До этого момента я не осознавал, насколько глубока привязанность отца к Сидни. Или как мало он верил в меня, что, честно говоря, разочаровывало.
– А что насчет жилья? Как она будет управлять компанией отсюда?
– Пока она будет работать по две недели с перерывами. Если только ты не хочешь вернуться в Нью-Йорк и взяться за управление компанией самостоятельно.
Невеселый смешок вырвался у меня из горла, в нем слышалось презрение. Я осознал, что потерпел поражение.
– Вижу, ты обо всем подумал.
