Вечерний час - Людмила Семенова
— Мы разные, — отрывисто сказал Паша. — Просто как-то неожиданно, Тэя... Наводит на мысль, что ты говоришь это каждому доверчивому белому парню со всеми вытекающими последствиями.
Лицо Тэи изменилось, стало жестким и холодным, она немного помолчала и изрекла:
— Ну и дурак. Ладно, иди к своим друзьям, пока тебя совсем не потеряли!
— Тэя! — опомнился Паша и бросился вслед, когда девушка уже отправилась прочь. — Извини, мне жаль, что зря тебя обидел, но ты тоже пойми! Чужая страна, Африка, чего еще можно ожидать хорошо одетому туристу? Я не говорю, что у вас тут все на руку нечисты, но нам приходится быть осторожными, а то ведь сами потом окажемся виноваты.
— Да я поняла, Павел, ты меня тоже извини, — вздохнула Тэя. — Наверное, я как-то поторопилась, но это правда, вот клянусь. Ну что, мир?
— Конечно, — тепло сказал Паша и осторожно положил руку ей на плечо. — Я вижу, что ты очень хорошая девушка, и сейчас мне даже жаль уезжать отсюда.
— Ну так возвращайся, я буду ждать, — игриво ответила Тэя. — Удачного тебе пути, только картину не потеряй.
Он кивнул, будто исчерпал запас слов. Гостиница была совсем рядом и они еще раз помахали друг другу рукой на прощание. В комнатушке, где устроились еще двое парней, Паша вытянулся на жесткой кровати и долго смотрел в потолок. Сладостная тревога никак не хотела уходить и дать ему наконец выспаться: он не отдыхал много часов, лишь чуть-чуть беспокойно подремав в поезде. Мир, который сейчас его окружал, казался иной планетой, которая дышала, звучала, переливалась всеми красками совсем иначе, нежели привычная ему среда. Обворожительный и опасный мир, из которого пришел его отец и в нем же растворился. И какая судьба здесь ожидает его, Пашу, он сейчас даже не мог вообразить, но за этот вечер уже однозначно был ей благодарен.
Наутро студенты наскоро перекусили, умылись под сетования своего руководителя и вышли на улицу. Неровный асфальт уже успел раскалиться от жары. Кое-как отбившись от торговцев, норовивших всучить «на дорогу» то воздушную кукурузу, то фрукты, то приправы, они устроились в помятом ярко-желтом транспорте и через полтора часа прибыли в искомый городок.
По условиям стажировки молодежь поселили не в общежитии, а в частных домах, и сейчас группе пришлось расходиться по адресам вместе с сопровождающими из местных. Это был небольшой город с несколькими более-менее крупными постройками в советском духе, еще между ними попадались здания с итальянским почерком, оставшиеся с времен оккупации. Один домик, светло-песочного цвета, увитый плющом, особенно понравился Паше. Но преобладали приземистые глинобитные дома, а на окраине, ближе к лесу, люди и вовсе жили в ящиках из металлических листов, без дверей, которые заменяли тряпичные шторы.
Дорожного покрытия в этих местах тоже не было, только вязкий грунт, но несколько улиц были кое-как заасфальтированы, в том числе и та, где располагалась школа. То и дело попадались уличные торговцы, восседавшие прямо на земле со своими корзинами или кусками ткани, носильщики с грузами на голове, хозяйки, развешивающие белье на веревках, натянутых между домами.
Выйдя из автобуса, Паша сразу почувствовал, что в воздухе чувствуется легкий запах гари, который ему был знаком и в Питере, когда горели торфяники.
— А почему здесь так странно пахнет? — спросил он у сопровождающего. — Неподалеку что-то горело?
— Да что тут странного, обычный запах, — отмахнулся мужчина. — Пахнет и пахнет, мало ли. Ты нервы-то побереги, парень, не шарахайся от всего, чего не бывает у тебя на родине.
Паше отвели место в доме одного работника местной текстильной фабрики, амхарца-христианина. Хозяин, по всей видимости, был на работе, и гостя встретила его супруга Чабела с тремя маленькими детьми, один из которых еще лежал в колыбели. Двое старших — шестнадцатилетний Хиллар, учащийся как раз в том классе, который доверили Паше, и четырнадцатилетняя Амади, — пришли из школы чуть позже, когда он успел передохнуть с дороги и хозяйка накормила его обедом. Она держалась вежливо, но отстраненно, даже чуть пугливо, как заметил Паша, английского почти не знала, но отец успел немного научить его амхарскому наречию. Зато ребята сразу нашли с ним общий язык.
— Значит, ты Пол? Отлично, можешь тогда называть меня Хил! Давай я тебе тут все покажу, — сказал ему Хиллар, высокий плечистый парень с короткой стрижкой и как-то причудливо выбритыми висками. По-английски он уже изъяснялся вполне сносно, а его сестра говорила похуже, но разборчиво. У нее тоже были очень короткие волосы и она прикрывала их ярко-оранжевым платком.
Дом показался Паше очень интересным: изнутри пространство делилось с помощью вбитых в пол колышков, между которыми натягивалось полотно или панели из соломы. За одной такой панелью скрывалась кухня и она же кладовая, за другой — хозяйское ложе, за третьей жили дети, а еще одна часть помещения оставалась общей. Здесь приготовили место и для Паши, также огородив его полотняной ширмой. Он бережно спрятал картину рядом со своей лежанкой.
— У нас часто недоумевают, как вам удается жить всем в одном помещении и при этом постоянно заводить новых детей, — улыбнулся Паша. — А вы, оказывается, изобретательны!
— Еще бы! Это ты пока в домах поменьше не был. А у тебя большая семья, Пол?
— У меня две сестры. Ты, конечно, удивишься, но по местным меркам мы считаемся многодетной семьей.
— А сам пока не женат?
— Нет, я не спешу, — ответил Паша. — Когда женишься, то уже вот так по свету не поездишь, а мне многое хочется увидеть. Расскажи, что у вас еще интересного в городе?
— Да полно всего: кинотеатр есть — там и комедии показывают, и мюзиклы всякие для девчонок, и вестерны. Есть и свой клуб, где мы собираемся музыку послушать и потанцевать, и спортплощадку недавно построили. Хочешь посмотреть?
Паша охотно согласился, так как солнце уже не так сильно палило. Тут появилась Амади и, судя по всему, стала просить брата взять ее с собой на прогулку. Хиллар раздраженно отмахнулся и что-то сказал по-амхарски, отчего лицо девушки жалобно перекосилось. Паша примерно понял, о чем шла речь, и решил вступиться за Амади.
— Хил, ну зачем ты ей запрещаешь? Пусть она погуляет с нами, — сказал он спокойно,
