Завтра наступит вчера - Татьяна Лунина
— А я ей говорю: «Дуреха, закажи сразу просмотр и монтажи, а то будешь потом дожидаться «до морковкиной загвины», как бабка моя говорила. Со съемки вернемся — и сразу в просмотровую, закодируешь. Времени же до одиннадцати — навалом!..
— Вчера кошка в студию забежала, представляешь?! А у меня на озвучке Иванов из «Малого», зануда еще та! Как поднял бучу: вы не готовы, это непрофессионализм! Как будто я ее под стол засунул…
— Вчера отэфирил. Опять на ушах стояли. Только на «Орбите-2» поймали. Представляешь, грудь голая в кадре! Вырезали, конечно…
— Слыхал, Корвич в эфире ляпнул: соло на сексофоне? С премией бедолагу прокатили.
— А я видел его на днях в баре: то-то рожа у него опущенная, как у слона хобот…
Привычная болтовня успокаивала, вытягивая из боли, тупой и вязкой, ставшей за эти дни привычной, словно чашка кофе по утрам.
Молоденький милиционер-очкарик (новенький, кажется) внимательно рассматривал пропуска, тщательно сверяя оригинал с копией. Народ, скапливаясь, раздражался и злился, расценивая добросовестную проверку как досадную помеху на пути — быстрее, быстрее — к монтажу, съемке, эфиру, озвучке и прочим прелестям телевизионной сумасшедшей жизни, без которой Лариса не мыслила своей собственной. Внезапно ее запястье стиснула чья-то липкая холодная рука.
— Ларочка, доброе утро! А я смотрю: ты или не ты? Почему такая бледная? И синяки под глазами. — Два светлых буравчика засверлили под бровками домиком.
«О, Боже! — мысленно простонала Лариса. — Только ее не хватало!» Перед ней стояла Тамара Ландрэ, прозванная «баландой» — такая она была липкая, худосочная и мутная, словно тюремная баланда. Лариса вежливо поздоровалась.
— Доброе утро, Тома! Я вчера слегка отравилась: колбасу съела. Из нашего заказа, между прочим.
— Да ты что?! — радостно взвизгнула Баланда. — Вот! Я все время говорю: надо наших профсоюзных деятелей тряхануть как следует! Небось спелись с торгашами и химичат! А вот на следующем профсоюзном собрании я обязательно выступлю и…
— Тамара, какая у тебя красивая кофточка! И как к лицу! — перебила ее Лариса, зная, что заткнуть этот фонтан злоречия можно только комплиментом.
— А-а-а, — моментально успокоилась и забыла про свой праведный гнев Баланда, — это мне соседка уступила. Представляешь, она за ней в ГУМе три часа отстояла! Мерять, само собой, не давали. А дома надела — пуговицы не сходятся. Она ж толстая, выкормилась на взятках! Само собой, собралась ее перепродать, спекулянтка несчастная. А еще врач, совсем совести у людей нет! Ну да я выпросила, — Баланда засияла солдатской начищенной пряжкой, — по той же цене мне продала, даже скинула два рубля. Ну… — замялась она, — мы округлили. Ты же понимаешь: свои люди, соседи — надо уступать.
«Бедная женщина! — пожалела несчастную соседку Лариса, представив, каким танком перла на нее «интеллигентная» Тамара, известная всей программной дирекции как самый склочный и занудный редактор. — Тут не то что два рубля — даром отдашь, только бы отстала». Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Баланда жарко шептала, обдавая свою жертву несвежим дыханием.
— Галка Лесневская опять политическую ошибку сделала! Вместо «Ступени предательства» дала название «Ступени мужества». Представляешь?! А диктор, само собой, так И прочел в эфире. Они же тупые, дикторы-то эти! Книг не читают, газет — тем более, политикой не интересуются. Ну Ты сама понимаешь: говорящие головы. Что с них спросишь? А Гальке влепят! Премии лишат, само собой. Я думаю, строгий выговор ей обеспечен, если вообще не выгонят. Ошибка-то политическая! Все время говорю: вычитывать тексты надо дважды, а то машинистки такое наворотят — не отмоешься! Ну и газеты, само собой, читать должны, в курсе нужно быть, что происходит в мире.
— Да, конечно, — безразлично согласилась Лариса.
— А между прочим, выпуск — самый ответственный участок на телевидении и… Ой, Валечка, доброе утро! Ты все хорошеешь! — расплылась в слащавой улыбке ловец политических ошибок.
По коридору проплывала дородная красавица Валентина Енисеева из дикторского отдела.
— Вчера ты прекрасно провела эфир! — лила елей Баланда. — Мы тобой прямо любовались! И текст так хорошо читала!
— Спасибо, — холодно кивнула ей Валентина и приветливо улыбнулась Ларисе:
— Здравствуй, мой хороший! А почему такая бледная? Не выспалась?
— Доброе утро, Валюша! Отравилась слегка.
— Сочувствую. Может, чайку попьем? Я в бар направляюсь.
— Нет, спасибо. Я все никак до своего рабочего стола не доберусь.
— Нам работать надо! Это вы — дикторы, белая кость — вольготно живете, а мы — редакторы — работать должны, тексты для вас сочинять, — категорически поставила свою точку в разговоре Баланда и заскользила по коридору навстречу главному, которого заприметила издали, — Доброе утро, Иван Васильич! — полился приторной патокой льстивый голос.
— А тебя никто и не приглашает, сочинительница херова, — процедила сквозь зубы Валентина. — Ладно, мой хороший, пошла я. Не болей.
— Пока, Валюша, — попрощалась Лариса и открыла дверь редакторской.
Слава Богу, они с Баландой трудятся в разных комнатах выносить ее весь день рядом — сущее наказание. У редакторов теперь вообще царские условия, не то что прежде когда в одной куче толклись все вместе, и текстовики, и аннотаторы. В новом здании ОТРК выпуск отхватил себе королевский кусок — расстарался Иван Васильич. Каждой сестре досталось по серьге, а уж редакторам тем более: роскошествовали в трех комнатах. А вот уже пару дней она и вовсе блаженствовала одна: Будникова, развлекающая ее лекциями по реинкарнации, болела, а третий стол пока пустовал. Вот-вот должен появиться новый редактор, и Лариса молила Бога, чтобы это был приличный человек. Она включила монитор, уселась за свой стол, достала микрофонные папки, рабочий экземпляр программы передач и чистые листы бумаги.
— Ларочка, доброе утро! Как дела? Творишь? — в дверной проем просунулась голова Ивана Васильевича, как всегда заглядывающего к редакторам перед утренней летучкой.
— Доброе утро, Иван Васильич! Спасибо, хорошо.
— А, ну-ну. На следующей неделе вашего полку прибудет. Думаю, пополнение тебе придется по душе.
— А кто, Иван Васильич? Из какой редакции? Или со стороны? — оживилась Лариса.
— Ну-ну, не любопытствуй, красавица моя. Потерпи, скоро сама увидишь. Для тебя — сюрприз!
— Иван Васильич, ну хоть скажите пол ребенка, — не отставала она.
— Не гони лошадей, ямщик, работай! Через пару-тройку дней узнаешь.
Голова скрылась, оставив после себя букет мужских ароматов: легкий — дорогого заграничного одеколона и покрепче — забористого родного «Беломора», которым начальник дымил с двенадцати лет и не собирался изменять своей первой никотиновой привязанности. Умница — Гаранин начинал свою карьеру ассистентом режиссера еще на Шаболовке, чуть ли не с первыми волнами телеэфира. Он был
