Сердце офицера - Марина Анатольевна Кистяева
Девушка не знала.
Она убаюкивала ребенка, что-то периодически нашептывая ему. Громов не мог слышать. Не желал. Ему достаточно было того, что происходило.
— А машина… Надо вызвать дэпээсников, — снова раздалось с заднего сиденья.
— Зачем?
— Вы знаете, — голос девушки дрогнул, — зачем.
Вот лучше бы она молчала, не продолжала.
Нет же, не терпится уточнить. Для чего? Чтобы услышать нелицеприятные последствия происшедшего?
— Поговорим после того, как вас осмотрят, — жестко бросил он, давая понять, что лучше разговор не продолжать.
Громов крепче сжал руль. До госпиталя ехать не меньше часа. Петр уже позвонил и предупредил, что они приедут. Их ждут.
Он старался придерживаться скоростного режима. Хватит с них…
— Как тебя зовут? — обратился Петр. Ему надоело мысленно называть её незнакомкой и блондинкой.
Хотелось знать имя.
— Ольга.
Оля, значит. Петр вдавил на педаль и, лишь заметив, как стрелка на спидометре стремительно устремилась к двумстам, сбавил скорость.
Интересная картина нарисовывалась. Зачастую он не то, что не интересовался именем девушки, с которой проводил вечер. Ему говорили, но Петр не удосуживался запомнить. Ему было откровенно наплевать. За последние годы Громов не помнил случая, чтобы девушка настолько его заинтересовала, что смогла пробить холостяцкую броню, которая ему пришлась по душе.
Женщин он любил. Это и понятно. Какой здоровый мужик не любит женских тел? Мягких, упругих, доступных. Льнущих к нему в жажде ответных ласк. Готовых дарить не менее страстные прикосновения. Эта любовь заложена у них на генетическом уровне. Громов не был исключением.
Он всегда умел расставлять приоритеты. Женщины на первом месте никогда не были.
Даже Надя.
Надю он знал с детства. Она всегда была рядом, сколько он себя помнил. Малявка, которая крутилась постоянно под ногами. Дочка полковника. Чем не повод обратить на неё внимание в двадцать пять лет, когда после очередного наставления от деда Петр всерьез задумался о женитьбе?
Он никого не любил из девочек. Увлекался, бывало. Но чтобы жениться… Нет.
Надя его любила. Она призналась ему в восемнадцать лет. Приехала к нему в гарнизон, сняла гостиницу, пригласила на свидание и разделась.
— Буду только твоей, — сказала она, смело глядя ему в глаза.
Петр оценил её порыв. И женился.
Сам он был тем ещё ходоком, перепробовал многих, но жениться предпочел всё-таки на чистой девочке.
Надя умерла пять лет назад.
Из-за сраного упрямства, которого он не мог понять и которому так и не дал оправдания. Громов мог её спасти. И она, и он это знали.
И всё же Надя не позвонила… Не сказала ему.
Петр принял смерть жены, как необходимую данность. Год держал официальный траур. Хрен кто мог ему бросить в лицо, что он мудак, начал гулять, пока тело жены не остыло. Громов никому не дал такого повода. Доброжелателей у него уже к тому моменту времени имелось с избытком, и очень многие обрадовались бы, оступись он. И тестю донесли бы.
По шлюхам ходил. Покупал, пользовал. Забывал. Это нормально, и в их среде не порицалось. Главное, чтобы соблюдались приличия и не пошло дальше.
После года спрос с него уменьшился.
Даже генерала получил, не будучи женатым. Правда, тот же Вадим Дмитриевич намекнул, что хорош, пора.
Громов, добродушно усмехнувшись, пообещал подумать на досуге. Тесть — неплохой мужик, но больше на него влияния не имел. Перерос Громов его. Основательно так.
Женщины всегда были рядом с Петром. Кружились, знакомились, пытались войти в круг его личных интересов. На горизонте маячили и свахи. К нему приходили с предложениями, многие хотели породниться с ним.
Петр для себя решил: получит генерала и всерьез займется вопросом. Семья ему нужна. Он деток хотел…
Звезду получил.
Громов нахмурился сильнее и в очередной раз посмотрел в зеркало заднего вида.
Ольга снова сидела с закрытыми глазами, прижимая левой рукой дочку. Та, кажется, уснула. По крайней мере, Петр на это надеялся. Надо бы проверить… Мало ли. Может, малышка сознание потеряла. Та, словно интуитивно поняв, что смотрят на неё, заворочилась и громко пискнула. Ольга сразу встрепенулась и зашептала:
— Тихо… Тихо… Ну что ты… Спи, роднульник… Пожалуйста, спи…
Громов считал слова по припухшим и разбитым губам девушки. Интересно, та хотя бы в курсе, что у неё с лицом? Припечаталась, видимо, в находящееся впереди сиденье.
И пряди мокрые не убрала со лба и скул. Они вызывали у Петра раздражение, он поймал себя на мысли, что хочет рассмотреть лицо девушки.
Значит… Оля. Наваждение какое-то. Хотя нет, при чем тут наваждение и прочая романтическая ерунда? Где он и где романтика? Ещё, может, припомнить любовь с первого взгляда? Одержимость? Громов всё же немного подбавил газу.
Скорее, алкоголь всему виной. Чувства вины тоже не было. Подобной ерундой Громов давно перестал страдать, да и страдал ли — хороший вопрос. Сбил их и сбил. Разберется.
Но он словил кайф от того, как держал её тело в своих руках.
Этого достаточно.
Кстати, Оля не спросила, как зовут его. Неинтересно, получается? Что-то неприятное прошлось по грудине мужчины, точно по ней ржавым, тупым крюком провели. Давненько его не игнорировали. Громову это не понравилось. Рассчитывать на то, что пострадавшая девушка будет ему строить глазки — глупо.
И между тем…
Инстинкты заявляли ему совсем другое.
* * *Их встречали.
Лейтенант отзвонился от имени Громова и сообщил, что они подъезжают.
Медбратья мялись на крыльце, кутаясь в накинутые поверху куртки. За стеклянными дверьми виднелась каталка, которую они готовились выкатить по первому сигналу.
Знакомый хирург, по совместительству главврач госпиталя, стоял
