Фонарики желаний - Глория Чао
Звонит колокольчик над дверью.
Входит Лия́. Мне очень хочется, чтобы она ворвалась в лавку с перекошенным от ярости лицом. Но нет, всё ещё хуже. Её рот широко открыт, а на лице видна ужасная, нестерпимая боль.
Она смотрит на витрину, потом на меня, потом опять на витрину.
Моя голова абсолютно пуста.
26. Предательство
Лия́
У меня было замечательное утро. Я попила бабл-чай с бабушкой Шуэ в чайной мистера Тана. Я сияла едва ли не так же, как бабушка Шуэ, видя, как хлопочет над ней мистер Тан, готовя для нас свои любимые напитки. Получив немалую дозу кофеина – почти как тогда, когда мы с Каем перепробовали почти все запасы «Фонариков желаний», – я решаю вернуться в магазинчик, чтобы как бы случайно пройти мимо «Лунных пряников». Чтобы просто увидеть Кая. Я продолжу держаться от него подальше, но разговор с бабушкой Шуэ просто не выходит у меня из головы.
А потом…
Когда я прошла мимо фонариков желаний в витрине пекарни, я сначала решила, что глаза меня обманывают. Это был сюрреалистичный момент – из тех, когда глаза сначала случайно находят знакомую вещь, а потом включается мозг и приходит осознание, что что-то в положении этой вещи не так.
Я обернулась. Потом остановилась и несколько мгновений стояла повернувшись, прежде чем развернулась полностью. Но наваждение не исчезло.
В витрине пекарни высилась целая башня, сложенная из фонариков желаний. Некоторые были расправлены не полностью, другие сложили так, что они смялись и уже вряд ли взлетели бы – это явно не было работой Кая. Плакат на витрине – распродажа! исполните ваши желания! – тоже не был написан знакомым угловатым почерком, но какая разница?
Я смотрю на витрину – раз, другой, третий, – чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Ноги сами несут меня к двери. Я не знаю, что буду делать, но должна узнать больше, должна увидеть лицо Кая.
Все трое замирают, увидев меня.
«Это всё всерьёз? Как вы могли так поступить?» В голове крутится слишком много вопросов. Но тот, который всё-таки добирается от мозга до кончика языка, – наихудший.
– Серьёзно?
Лицо Кая совершенно пустое. И меня это бесит. Ему что, совсем нечего сказать?
Цзяо смеётся. Смеётся! Нет, от него ничего другого и ожидать нельзя, но я всё равно поражаюсь.
– Жаль тебе об этом сообщать, – говорит он с ухмылкой, – но ты не владеешь фонариками желаний. И не ты их изобрела. Мы не делаем ничего плохого.
Кай, похоже, наконец-то приходит в чувство.
– Ты не мог бы заткнуться, пожалуйста?
Впервые за всё то время, что я его знаю, Цзяо смущается.
– Что ты только что сказал?
– Ты меня слышал. – Кай поворачивается к ним спиной и лицом ко мне, потом тихо спрашивает: – Хочешь поговорить? Наедине?
На негнущихся ногах я иду с ним на кухню, понимая, что Цзяо и мистер Цзян на меня смотрят. Нос жжёт, я знаю, что вот-вот польются слёзы, но пытаюсь сдерживаться.
Кай придвигает ко мне табуретку (единственное, на чём можно сидеть), а сам опирается на стол.
– Я не понимаю, что творится, – говорю я. В голове крутятся слова Цзяо: «Ты не владеешь фонариками желаний. И не ты их изобрела». Нет, формально он прав, возразить мы никак не можем. Но блин!
– Это твоя семья, – продолжаю я таким обвиняющим тоном, на какой и не знала, что способна. – Ты не можешь заставить их… ну… передумать?
Слова вдруг начинают даваться очень тяжело.
– Я пытаюсь. Правда пытаюсь. Я упрашивал их этого не делать, когда ты зашла.
– Значит, надо пытаться лучше! Ты знаешь, что мы уже и так на волоске от закрытия. Пожалуйста, Кай, ты не можешь не понимать, почему это так важно. Не отнимайте у нас продажи – мы не выживем!
– Знаю, знаю. Я и так стараюсь, как могу.
Между нами проскакивает искра – и на этот раз не слишком приятная.
Я знаю, что он будет стараться изо всех сил, но этого недостаточно, раз уж в деле замешаны Цзяо и мистер Цзян, поэтому выпаливаю:
– Да они всё время о тебя ноги вытирают, а ты им это позволяешь. Ты никогда не говоришь, что думаешь.
Может, не только им.
На его лице неприкрытая усталость.
– Думаешь, я сам этого не знаю? Но я бы никогда не позволил им влезть во что-то настолько важное. Разве ты не знаешь, что я готов сделать для тебя что угодно? Что я всегда ставлю тебя на первое место?
Да, но…
– То, что ты хочешь мне помочь, не значит, что ты можешь помочь.
Я не верю, что Кай может хоть что-то изменить. А сейчас меня волнует только одно – эти фонарики в витрине пекарни.
– Чёрт возьми, Кай, даже сейчас, когда ты сказал Цзяо заткнуться, ты был с ним предельно вежлив.
«Ты не мог бы заткнуться, пожалуйста?» Да, так и сказал.
– Но я ведь сказал ему заткнуться, нет? Я за это и слова похвалы не заслуживаю?
– Дело не в похвалах, а в том, что этот бред надо исправить!
– Лия́, я не могу исправить всё за секунду. Ты же знаешь, какие они, особенно со мной. Дай мне время подумать.
– Просто скажи им! Скажи им, что они ужасные! Скажи, что, если они это сделают, ты никогда больше не будешь с ними разговаривать!
Я понимаю, что это слишком, но уже не могу остановиться.
На лице Кая гримаса боли.
– Уж ты-то должна понимать, что это непросто.
– Это ещё что значит?
– Ты осуждаешь меня за отношения с моей семьёй, а сама не общаешься со своей. Почему бы тебе, Лия́, просто не сказать им, что ты знаешь о долгах и нужно работать вместе? И горевать тоже вместе? Твой папа не такой, как мой, – ты можешь с ним поговорить, и вы можете поддержать друг друга.
– Тебе со стороны легко говорить. Я могу сказать тебе то же самое. Ты хоть раз за неделю дал им отпор? Я видела их в окно. Здесь всё изменилось.
Я обвожу рукой когда-то безупречную кухню, теперь заваленную чем попало. И расставлял это всё явно человек, который не умеет готовить. Я уж не говорю об этой ужасной штуке в зале, которая похожа на монстра, лезущего из стены.
– Почему ты не помешал им?
– Я пытался. И на это отец сказал мне, что отдаёт «Лунные пряники» Цзяо.
Бададум. Ну я и попала. Попыталась заставить его меня пожалеть, а он
