Обещания и Гранаты (ЛП) - Миллер Сав Р.

Жар распространяется от моего лица, прокладывает дорожку вниз по грудине и, наконец, оседает в животе. Я наклоняюсь вперед, засовывая дневник в передний карман своего чемодана, и пытаюсь собраться с духом я сопротивляюсь ее комментарию, даже когда мой пульс бьется так громко и быстро, что думаю, что он может вырваться у меня из горла.

— Определенно песок, — быстро говорю я, перекрывая желчь, дразнящую мой пищевод.

Марселин сжимает губы в тонкую линию, затем кивает, бросая последнюю футболку в чемодан.

— Да, — соглашается она, замолкая, как и каждый раз, когда я пыталась начать разговор. — Наверное, ты права.

Я больше не вижу ее до того, как мы выходим из дома, и выбегаю на задний двор, прежде чем мы садимся в городской автомобиль, разговаривая тихими, успокаивающими тонами с садом, который все еще не зацвел.

Уставившись на простор земли, я вздыхаю, не зная, что именно сказать.

— Все блоги по садоводству предлагают поговорить с растениями. Несмотря на отсутствие реальной науки, подтверждающей эти данные, они клянутся, что это имеет значение. Итак, я здесь. Временно. Мы собираемся ненадолго уехать в Бостон, но когда я вернусь, я ожидаю увидеть полностью цветущий сад, хорошо?

Если бы мама могла видеть меня сейчас. Она, наверное, обвинила бы меня в колдовстве и сожгла бы на костре.

— Понимаю, — говорю я им, надеясь, что ростки могут слышать под слоем грязи. — Вы боитесь того, что ждет вас на другой стороне земли. Вам тепло и комфортно там, где вы сейчас находитесь. В безопасности. Это ужасно — пытаться найти в себе мужество, чтобы совершить прыжок веры, но вы не можете провести вечность, прячась. В конце концов, вы должны воспользоваться открывающимися перед вами возможностями и поверить, что Вселенная знает, что делает.

Надежда лопается в моей груди, как запертая труба, но я запихиваю ее обратно туда, где ей самое место, не желая думать об этом.

— Апрель, беспощадный месяц, — добавляю я, цитируя Бесплодную землю, как будто цветы могут оценить это. — выводит сирень из мертвой земли, мешает воспоминанья и страсть, тревожит сонные корни весенним дождем. Время пришло. (п.п.: в переводе Сергеева А.)

Когда я оборачиваюсь, то вижу Кэла, стоящего у задней калитки и наблюдающего за мной с непроницаемым выражением лица. Я подхожу к нему медленно, стыд тяжело давит мне на грудь.

— Твой сад большой поклонник Т.С. Элиота? — спрашивает он, и на его лице появляется выражение тихого веселья.

— Не смейся, — говорю я, бросая взгляд на небо, отмечая густые облака, надвигающиеся на океан. — Любовь — величайший акт возрождения, и я считаю, что поэзия — лучший способ передать это.

Он ничего не говорит, когда я обхожу его, направляясь к передней части дома, где стоит наша машина, Марселин уже на переднем пассажирском сиденье.

Когда мы взлетаем, идет дождь, что на самом деле не сильно успокаивает мои нервы, как только мы садимся в самолет Кэла. Как только мы можем встать и передвигаться, я отстегиваюсь со своего места и иду в спальню, забираясь под роскошные одеяла, стараясь не позволить словам Марселины, сказанным ранее, укорениться в моей душе.

— Она меня не знает, — шепчу я себе и подушке. — Она не может определить, влюбляюсь я или нет. Я делаю паузу, размышляя. В какой момент одержимость становится большим?

Возможно, когда ты начинаешь чувствовать, что это взаимно.

Если ты ревнуешь, то я чертов психопат.

Усмехнувшись, я загоняю воспоминание о том, как он говорил мне это, в темные уголки моего мозга, куда засовываю все остальное, с чем не хочу иметь дело.

— Кроме того, это было бы безумием, верно?

В дверях кто-то прочищает горло, и все мое тело замирает, страх струится по позвоночнику. Я приподнимаюсь на локте, глядя на Кэла, который прислоняется к дверному проему со бокалом мартини в руке, наполненным красной жидкостью.

Один только вид его дьявольски красивого лица заставляет мой желудок трепетать, и я сглатываю образовавшийся комок, блокирующий все связные мысли.

— Опять разговариваешь сам с собой? — спрашивает он, входя в комнату и ставя бокал на полку над кроватью. В течение нескольких секунд он не делает ни малейшего движения, чтобы лечь со мной в постель, и меня охватывает дурное предчувствие, заставляя задуматься, как много он слышал.

— Я отличная компания, — говорю я, приподнимая одно плечо так, чтобы оно было вне одеял.

— Не могу с этим поспорить. — Протягивая руку, он снова хватает напиток и протягивает его мне. — Я попросил Марселину сделать его. Подумал, что это может помочь справиться с твоим очевидным страхом перед самолетами. Не спрашивай, что в нем, потому что я понятия не имею, кроме того, что сказал ей использовать гранатовый сироп.

Глядя на напиток, я выгибаю бровь.

— Ты хранишь гранатовый сироп в своем самолете?

— Теперь да. — Его взгляд не отрывается от моего; он сильный, смелый, дерзкий. Все, чем я всегда хотела себя считать, он проявляет, даже не пытаясь.

— Ты же знаешь, что мне еще нет двадцати одного, верно? — Я шучу, в воздухе между нами повисло напряжение.

— Возраст, я бросаю тебе вызов, — говорит он, Шекспир слетает с его языка, когда он жестом просит меня взять бокал. Я даже не уверена, что он осознает, что сделал, или даже замечает ли он, как это меняет атмосферу и переписывает кодировку моей ДНК.

Может быть, он просто так привык цитировать мне стихи, что теперь они звучат совсем по-другому, срываясь с его губ. Может быть, он ничего такого не имеет в виду.

Сердце у меня в горле, пульсирует до тех пор, пока я больше ничего не чувствую, я беру напиток из его руки и делаю глоток. Когда прохладная, сладкая жидкость скользит вниз, охлаждая меня там, где его взгляд согревает меня, я знаю.

В глубине живота, в глубине моей души я знаю.

Я влюблена в своего мужа.

***

Когда мы приземляемся в Бостоне, я не ожидаю, что все камеры новостей в городе будут ждать у ворот аэропорта, отчаянно желая получить эксклюзив на девушку, похищенную Доктором Смертью.

Я не знаю почему — может быть, потому, что людям в Аплане, казалось, было все равно или они не верили в эту историю, — но мне, конечно, никогда не приходило в голову, что у людей потекут слюнки, услышав мою версию.

Кэл следует за мной вниз по трапу самолета, держась поближе ко мне, когда нас немедленно встречает команда безопасности. Тот, что впереди, с шеей толщиной со ствол дерева и оливковой кожей, кивает Кэлу, когда мы приближаемся.

Камеры сверкают из-за стеклянных окон, отчего у меня немного кружится голова, даже когда не отрываю взгляда от своих ботинок. Впервые с тех пор, как я покинула Бостон, я надела розовые лабутены в паре с черным мини-платьем из кружева и бархата Givenchy, которое я никогда бы не осмелилась надеть, находясь под крышей моих родителей.

Или с Матео, учитывая, что верх прозрачный, а юбка едва касается середины бедра. Он бы счел это приглашением.

Половина меня ожидала, что Кэл откажется от одежды или, по крайней мере, попытается залезть под нее, но когда я вышла из ванной реактивного самолета, он вообще едва заметил перемену.

— Лучший способ действий — просто провести ее открыто, — говорит охранник. — На стоянке вас ждет внедорожник, и он должен отвезти вас прямо к дому Риччи.

Я моргаю, глядя на Кэла.

— Мы сначала поедем к моим родителям?

Он вопросительно смотрит на меня.

— Конечно. В этом и заключается причина, по которой мы прилетели.

Бабочки вспыхивают у меня в животе, роем взлетая все сразу. Я обхватываю себя руками, пытаясь не обращать внимания на это ощущение.

Черты лица Кэла застывают, и он просит секунду побыть наедине.

— Елена. В чем дело?

Страх пульсирует резким потоком вверх и вниз по моему позвоночнику, кожа горит от тяжести суждения моих родителей. Теперь, когда мы вернулись в город, я уже чувствую, как моя душа жаждет их одобрения, хотя ни один из них этого в полной мере не заслуживает.