Женевьева Дорманн - Бал Додо
Однако у Бени были и другие любовники, а его волновало только мужское тело. Они говорили об этом без смущения, иногда даже довольно откровенно, ведь каждый был любимым и доверенным лицом другого. Но молчание по поводу их чувств было таким глубоким, что иногда Вивьян задавался вопросом — а не придумал ли он то, что происходило в хижине.
Но пока его не беспокоили по поводу женщин. Скандал, о котором растрезвонила его мать, когда застукала их, был достаточно громким, чтобы обеспечить Вивьяну репутацию кобеля, которая защищала его от подозрений и в его двадцать четыре года давала ему отсрочку. А если с ним не замечали никакой подружки среди тех, кто лучшего не заслуживал, ему приписывали тайные связи. Парень, который был таким скороспелым, не мог остановиться на полдороге. И конечно же, где-то он вел свою жизнь.
Но что будет, когда пройдут годы, когда ему стукнет тридцать, тридцать пять лет, когда он станет отличной добычей, созревшей для женитьбы? Он даже думать об этом не хотел.
Вот поэтому-то раздражение Бени по поводу Дианы и показалось ему смешным.
— Уж не думаешь ли ты, что я хочу с ней переспать? Может, ты ревнуешь?
— Я ревную? — взорвалась Бени. — Ты шутишь, или как?
— Ну и хорошо! — успокоился Вивьян. — Потому что и в самом деле, было бы из-за чего. Диана забавляет меня, мы вместе веселимся, вот и все.
Бени, стиснув зубы, посмотрела на него. Вивьян задел самое больное место. Потому что веселиться вместе, как он это называл, было непростительно, куда хуже, чем вместе спать. А в самом деле, было ли это действительно хуже? Она не была в этом так уж уверена.
А тем временем она и шагу на острове не могла ступить, чтобы не встретить этих двоих. Она видела их в машине, замечала в Порт-Луи, Керпипе и даже в Тамарене на ее пляже, на их пляже, Вивьяна и ее, и туда он имел наглость привезти Диану в тот день, когда были большие волны, — все это показалось Бени невыносимым надругательством. Может, он и в хижину приведет ее, а может, он уже был там?
Иногда, усмиряя унизительную, терзавшую ее ревность и преувеличенные страхи, она подавляла их гордостью, пытаясь найти походящее определение. Она не ревновала, она просто была раздражена этой неуместной беготней Вивьяна за француженкой. И было бы из-за чего тут расстраиваться. Он гордился своим островом и хотел показать его, это нормально. Он всего лишь исполнял роль гида перед своей бонсайкой. Разве она не уверена в своей нерушимой связи с Вивьяном, разве она не уверена в себе самой, чтобы так жалко вести себя, как авторитарная мамаша, которая боится, что мужик бросит ее ради другой мышки? Но, во-первых, Вивьян не был ее мужем. А кем же он был для нее? А она вовсе не мышка, а блистательная Бени, которую ничто не может и не должно задевать. Она решила поднять шлагбаум, быть приветливой с этой бонсайкой: слишком много чести, чтобы на нее дулись, надо перестать страдать из-за вещей, которые того не стоили.
Но все хорошие решения были кратковременными. Бени была далека от того равнодушия, которое усиленно изображала, прикидываясь рассеянной или близорукой, когда встречала Вивьяна с Дианой. Эта пара — она считала их парой, — такая трогательная, такая странная, привлекала ее. Ей хотелось бы одновременно и не замечать их, и следовать за ними. Уничтожить их и не отпускать их. Вот почему она согласилась сопровождать их на прием в Роуз-Хилл, куда Вивьян хотел повести Диану, чтобы показать ей всех имеющихся на острове франкомаврикийцев, а подобное собрание случалось только два раза в год.
Едва войдя в праздничный зал, они попали в водоворот. Бени, подхваченная кузенами и кузенами кузенов, была отделена от Вивьяна и Дианы. Подошел консул и пригласил ее на танец. Потом ею завладел один из друзей детства, сын книготорговца из Порт-Луи.
Несмотря на распахнутые двери, в зале стояла тяжелая жара, шум был невыносимый. Взвинченные дети носились друг за другом, пронзительно кричали, налетали на взрослых, падали, раздраженные родители наказывали их, они ревели. Разодетые женщины жеманились с бокалом теплого шампанского в руках. Подвыпившие мужчины не решались снять пиджаки, они толпились возле буфета, завешенного триколором, и громко говорили, стараясь перекричать грохот оркестра на эстраде, украшенной фонариками и патриотическими лозунгами. На празднике падения Бастилии было принято танцевать, взмокшие музыканты чередовали медленные и роковые композиции, вальсы и танго; каждый танец привлекал к эстраде пары соответствующего возраста: вальсы для пожилых, рок для молодежи, медляк для всех.
Бени, затерянная среди людей, которые были ей никем, скучала и злилась на себя за то, что пришла сюда. Было единственное желание: сбежать и снова оказаться в тишине своего Ривьер-Нуара. Она не могла вернуться, у нее не было машины, она имела глупость приехать сюда с Вивьяном, затерявшимся где-то в толпе.
Вдруг, с высоты своего роста, она увидела их в трех метрах от себя, и то, что вытворял Вивьян, было просто невероятно. Никогда не танцевавший, Вивьян сейчас танцевал с Дианой, которая прильнула к нему, как повилика. Он — высокого роста, а она настолько низенькая, что ее макушка едва доставала до груди парня. Она прижалась щекой к груди Вивьяна и, закрыв глаза, с блаженной улыбкой сытого ребенка убаюкивалась под мелодию «Блевонтино», которая была шлягером года. Вивьян, склонив голову и с таким же, как у Дианы, сосредоточенным видом, обвился вокруг нее. Они танцевали, едва двигаясь в толпе, и не обращали внимания на шум и толкотню. От ярости Бени затрясло. Кому же доверять, во имя Бога, если парень, любящий только парней, проявляет такую чувствительность и такое внимание к первой встречной бабенке? Что же делать, как прекратить это невыносимое зрелище обнимающихся Вивьяна и бонсайки? От всего сердца Бени призывала чудовищную катастрофу, чтобы десять тонн бетона отвалилось от потолка, чтоб жуткое цунами или гигантский пожар в несколько мгновений пожрали бы этот проклятый праздник, эту нелепую пару и ее саму. Ревность Бени смешна, в конце концов, где разум, чтобы страдать из-за танца кузена-пидора и случайной карлицы? Но потолок был прочен, море спокойно, а пожаром и не пахло.
Огорченная Бени прислонилась к косяку одной из открытых дверей, надела темные очки, пытаясь скрыть смятение, которое выдавали ее глаза, и достала сигарету. Она нервничала в поисках зажигалки, когда маленький огонек вспыхнул перед ней.
— Вы позволите?
Она позволила. Она даже придержала руку того, кто протягивал ей спичку, чтобы направить пламя на кончик сигареты.
— Вы дрожите, — заметил он. — Кажется, вы не в своей тарелке. Что я могу сделать для вас?
