Розмари Роджерс - Любовные игры
Сара упивалась своим триумфом. Против воли захваченная новыми переживаниями, она утратила бдительность и не смогла сдержать испуганного возгласа, когда Марко вдруг поймал ее запястье и больно сжал его.
— Ну, довольно!
И почему только она ни разу не слышала от него ничего, кроме команд и угроз?..
— Что тебя не устраивает? Пусти, мне больно! Ты же дал слово!
— Прекрасно помню. Но ты, кажется, твердо решила спровоцировать меня на нарушение границ, которые сама же и установила. Я не наивный остолоп вроде Карло и, как правило… — он подчеркнул это выражение насмешливой интонацией и одним резким движением поднялся на колени, в то же время не выпуская сариной руки, — как правило, я не отказываю себе в тех мимолетных радостях, какие ты способна мне доставить. Так что будь осторожна, или я приму твои заигрывания за сигнал к атаке.
При этом его глаза нарочито медленно вбирали в себя ее наготу, задерживаясь на груди и темной впадине между ног. Под этим оскорбительным, оценивающим взглядом Сара залилась предательской краской. Наконец она собралась с силами и попыталась вырваться.
— Мне следовало помнить, что ты не умеешь проигрывать. Сначала в теннис, а теперь вот…
— Ну, это еще как посмотреть: кто из нас побежденный, а кто победитель, голос Марко звучал ровно, под его большим пальцем лихорадочно бился ее пульс. — Хочешь убедиться?
Сара сделала над собой усилие и постаралась сдержать дрожь в голосе.
— Я полагаю, что на сегодня хватит. Пожалуй, согласимся на ничью и… отправимся спать. Перестань крутить мне руки, я же сказала — больно!
— Сказала, — подтвердил Марко и некоторое время задумчиво следил за ее яростными, но безуспешными попытками освободиться. — Но, кажется, тебе не удалось выманить у меня еще одно обещание: не причинять боли? Что-то не припомню.
— Пусти! — прошипела Сара прямо в это смуглое, неулыбчивое лицо. — Я тебе не какая-нибудь!.. Ты еще не положил меня на обе лопатки — если это именно то, чего ты добиваешься!
— Неужели ты думаешь, что если бы я этого захотел, меня остановили бы твои жалкие увертки? Но ты не хуже меня знаешь, что еще немного — и ты сама будешь пытать страстью, и я смогу делать все что угодно с этим телом, которым ты так бесстыдно щеголяешь!
В черной глубине его глаз сверкнули искры, наподобие язычков пламени, что вырываются из-под тлеющих углей. Это был тревожный симптом, и Сара безошибочно угадала его значение.
— Ни за что! — бросила она ему прямо в лицо, отчаянно жалея о том, что не может покрыть его царапинами. Ах, если бы у нее был нож, она без сожалений всадила бы отточенное лезвие в это упругое мужское тело, значительно превосходящее ее силой. — Ни за что! Тебе никогда не вызвать во мне желания!
— И она храбро скрестила взгляд своих увлажнившихся, полных отчаяния и ненависти глаз с его пламенным взглядом. Потом засмеялась каким-то чужим, ломким смехом. — Потому что… если ты возьмешь меня силой или каким-либо коварным способом распалишь мое тело и овладеешь им, я всего-навсего закрою глаза и представлю на твоем месте кого-нибудь другого — кого угодно! Понятно тебе? Я сама выбираю себе Любовников, синьор герцог! Ты же — совсем не в моем вкусе! Я ясно выражаюсь?
За этим взрывом последовало напряженное зловещее молчание. Казалось, они оба затаили дыхание. Сара силилась — и не могла отвести от Марко глаз: его взгляд сделался жестким и твердым, как сталь. Других перемен в нем она пока не заметила. Но почему он молчит и ничего не делает? К своему стыду, Сара почувствовала, как бешено колотится ее сердце, и испугалась, что он догадается, в каком она ужасе.
— Слышал, что я сказала? — на этот раз ее голос прозвучал на очень высокой ноте и едва не сорвался.
— Естественно. Мы же так близко друг от друга — трудно не расслышать, приятным, слишком приятным голосом откликнулся он. Саре еще сильнее захотелось пуститься наутек. — Кроме того, ты отличаешься замечательной дикцией и просто-таки завидной прямотой — когда хочешь. Пожалуй, тебя можно отнести к продажным женщинам, отъявленным вертихвосткам. Ты моментально загораешься и тотчас гаснешь. Прирожденная шлюха.
То, что он произнес эти немыслимые, эти безобразные слова все тем же спокойным, даже небрежным тоном, было выше ее понимания. У Сары пылало лицо — как и все тело. Убей его, подсказывал внутренний голос. Воспользуйся первым попавшимся оружием — иначе он растопчет и уничтожит тебя: именно этого он и добивается так хладнокровно и так жестоко, с кривой ухмылочкой, меньше всего похожей на улыбку.
— Если бы я и вправду была… такой, как ты говоришь, будьте уверены, синьор, что вам не купить меня ни за какие деньги. А еще можете быть уверены, что я скорее отдамся первому встречному, хотя бы это оказался мусорщик или ассенизатор.
— Я все больше убеждаюсь, что под обольстительной оболочкой, благодаря которой ты снискала известность, таятся все пороки, присущие вашему полу.
Назвать их?
— Я не желаю слушать. Пусти сейчас же, говорю тебе!
Марко невозмутимо продолжал:
— У тебя слишком кипучий темперамент и слишком злой язычок: и то и другое сослужит тебе плохую службу, если однажды ты поставишь перед собой цель удержать любовника дольше, чем на одну-две ночи. Холодная, расчетливая, насквозь лживая…
— А ты не что иное, как самовлюбленный осел! Рассматриваешь меня под мутным стеклом своего микроскопа и чрезвычайно доволен собой, в то время как на самом деле…
Сара остановилась как раз вовремя, убоявшись последствий того, что она едва не произнесла.
— Что на самом деле? Тебе следовало бы поучиться заканчивать предложения!
— за обманчивой медоточивостью его голоса она уловила готовность перейти опасную грань.
— Как только тебе надоест насильно удерживать меня здесь, заставляя выслушивать гнусные измышления, я немедленно уйду. Мне уже невмоготу стоять на коленях на жестком холодном полу — или ты считаешь, что таким образом я искуплю свои пресловутые грехи?
На этот раз Марко разразился грязной, площадной бранью и наконец грубо поставил ее на ноги. Возможно, он рассчитывал, что девушка потеряет равновесие и упадет ему на грудь, но, черт возьми, она, как кошка, удержалась на ногах и по-прежнему не сводила с него изумрудно-зеленых глаз, в которых плясали золотые язычки пламени. Что можно прочесть в этих глазах отъявленной кокетки, проститутки по призванию? И тело под стать — он не мог не видеть этого, как не мог и не реагировать соответствующим образом. Он назвал ее расчетливой? Так оно и есть. И, по всему видно, она насквозь порочна. Королева шлюх! Кажется, она что-то вякнула об искуплении?
