Давай начнём все с начала - Ульяна Дагова
Скрип двери, но я, как и в детстве, хочу дочитать страницу, а потом поднять глаза, скорее всего, пришла моя медсестра.
Тишина, и что-то, чего я не понимаю, наверное, интуиция, говорят или подсказывают, что это не медсестра. Поднимаю глаза и сглатываю.
Глава 64
Поднимаю глаза и сглатываю. Посреди палаты стоит Громов. Гематома на губе сразу же попадает в поле моего зрения, как и глаза, их бешеный блеск, обманчиво медленные шаги. Подтягиваю ноги к груди и наблюдаю, как он шаг за шагом подходит к моей кровати. Что я испытываю? Впервые ничего, раньше был трепет, ревность, боль, море боли, сейчас ничего. Скорее, страх, что этот визит понесёт за собой для малыша. Боялась сейчас я только за него, не помню, от кого слышала или читала, но именно в этот момент поняла, насколько верно утверждение: когда у тебя появляются дети, ты больше не принадлежишь себе.
Савелий подошел к кровати, придвинул стул и сел, насколько это возможно, близко ко мне.
— Рассказывай, — протянул устало и опустил глаза.
Усталый, замученный, с красными глазами, разбитой губой, которая перешла в гематому.
— О чем? — спросила так же устало.
— Почему ушла, почему разодетой ходишь по трасам. Армина, что случилось?
Я вздрогнула, как от удара. Так непривычно прозвучало полное имя из его уст.
— Малыш, что не так? Ты мне можешь сказать? Что я не так сделал? Что ты увидела?
Я смотрела на него и видела в его глазах как раньше, как и всегда своё отражение, но сейчас это не трогало, не приносило трепета, радости.
— Если вы хотите здорового ребёнка, настоятельно прошу вас: уберите по возможности стрессы из своей жизни, — повторила я слово в слово фразу врача, нарушив тишину, возникшую между нами. — Ты знаешь, мой самый большой стресс — это ты.
Савелий что-то хотел возразить, но я приложила палец к губам, призывая его к тишине, и он промолчал, ничего не сказав.
— Мне так надоело, я устала. Я начинаю тебе верить и обжигаюсь. Ты клялся мне, а потом утром я снова натыкаюсь на твою ложь. Зачем только ты лжёшь, я не понимаю. Это что угодно, но не любовь. Эгоизм, страсть обладания… не знаю. — Вздохнула глубоко и посмотрела на мужчину. Он смотрел, на меня, не отрывая глаз, а я решила, что сказать стоит, это будет правильно.
— Это твой ребёнок, — выпалила я и тут же опустила глаза. Смотреть на Громова не смогла, понимала одно — не выдержу. — Я хотела тебе рассказать утром, а сейчас решила, что бессмысленно скрывать, так будет правильно.
— Мой, — прошептал Савелий, и я посмотрела на него, он буквально светился от счастья.
Так больно кольнуло где-то внутри в области сердца.
— Из-за него и прошу — оставь нас. Мы уедем, но ты сможешь видеться. Но жить, думать, где ты, с кем ты я не хочу.
— Я не врал тебе никогда. Все мои слова, клятвы — всёправда.
— Утро доказало, что ты лгал. Всё выдало фото, и ты это знаешь.
— Я не спал с ней. Фото пришли не от неё, от бывшего начбеза отца.
— Савва, меня это не интересует, я просто не хочу. Это каждодневный ад. Мы в нем пребывать не хотим. Уйди, пожалуйста, мне нельзя нервничать. А я нервничаю, живот тянет, если я потеряю ребенка, я не прощу тебе этого никогда.
Не знаю, что стало решающим, но Громов поднял и ушёл, не проронив ни слова, тихо закрыв за собой дверь.
Глава 65
— Мой, мой! — хочется кричать от счастья и выть от безысходности.
«Мой самый большой стресс — ты…»
Самый большой стресс…
Вдохнул глубоко и выдохнул, легче не стало, появилось другая потребность — убивать, которую безумно хотелось исполнить.
— Выходи, — подошёл к джипу и постучал по стеклу, выгоняя водителя, свидетели были ни к чему. — Ты остаёшься в больнице. Палата 420, платное отделение. Дежурь у Армины, отвечаешь головой, если что, звони сразу же.
Парень кивает и уходит, скрываясь в здании больницы. Дожидаюсь, когда он исчезает, выруливаю на трассу. Она на удачу свободна, ни машины. Выжимаю всё, что можно, из железки, и мчусь, мчусь по душу того, кто всёиспортил. Так хорошо было в усадьбе, которую переделал под частную дорогущую гостиницу, но только одно слово, и это мог быть наш загородный дом, в который хорошо приезжать в любое время года. Но ночь прошла, а утром все треснуло, остались лишь осколки.
«Мой самый большой стресс — ты», — тут же вспомнил слова Аришки, и глаза такие холодные, такие пустые. Раньше, после того как она узнала, мне иногда, казалось, что ее взгляд пустой, нет, ошибался. Тогда она что-то чувствовала, прятала где-то внутри себя, но чувствовала, сейчас же нет. Холодная и недосягаемая. Черт, и все равно манила, привлекала к себе. Ощущаю себя словно наркоманом, помешанным на определённом сорте, для меня таким личным сортом была Армина с первой встречи, с первого взгляда. Как дурак, припер ей огромный букет гвоздик, все дарят розы, а я гвоздики, и не прогадал, ей понравилось. Скаким детским обожанием она протянула: как облако. А я смотрел на нее и чувствовал: увяз раз и навсегда… всем нутром, ее раб навсегда.
Свернув в знакомую улицу, немного сбавил скорость и потянулся за телефоном, но потом передумал. Никому звонить я не буду, так зайду. Припарковав машину, подошёл к звонку. Пара гудков, и мне открыл Сычев.
— Здравствуй, Савв, проходи, я тебя ждал.
Захожу во двор и резким движением бью бывшего начальника безопасности отца в челюсть.
Он ошарашен, не ожидал, а я борюсь с желанием убить.
— За что, сука?! — ору, заставляя оставаться себя на месте, а не убить его. — Зачем ты прислал эти фото?! Ты понимаешь, что я всё исправил, я вернул ее, но ты разрушил. — Не выдерживаю, хватаю его за грудки. Трясу и только через пару минут понимаю, что Николаич даже не отбивается, хотя явно может. Позволяет ударить, позволяет спустить пар. Осознание этой истины действует как ушат холодной воды, отпускаю старика и выдыхаю.
— Извини, — проговариваю и моментально получаю удар в челюсть от Сычева.
— Вот теперь квиты, — говорит он, а я на собственной шкуре ощущаю — удар у старика все еще, что надо.
— Проходи, рассказывай, что у тебя, — кивает взглядом на террасу.
Иду по узкой
