Вне игры - Настя Орлова
Я скучная, пугливая и, да, сломанная. Никита ведь это сразу заметил, еще на папином юбилее, пусть тогда и не знал всего масштаба трагедии. Мне, конечно, очень хотелось перемен, я даже почти поверила, что мне под силу исцелиться. Но все мои громкие заявления о том, что я хочу жить, на поверку оказались лишь пустыми лозунгами. Потому что, столкнувшись лицом к лицу с возможностью перемен, я трусливо отступила.
– Спасибо, что подвез, – произношу чопорно, когда Никита, дождавшись, пока откроются ворота, заезжает во двор.
В горле комом стоят слезы. В желудок будто накидали камней. Я даже не знаю, чего хочу больше – сбежать или остаться, чтобы попытаться все исправить и объяснить Никите, что на самом деле я не думаю так, как говорю. Что в глубине души я…
– Ага, пожалуйста, – бурчит он в ответ, заглушая мотор.
– Ты не уезжаешь? – спрашиваю удивленно, наблюдая, как он отстегивает свой ремень безопасности.
– Серьезно, Рит? – изумляется Любимов, пронзая меня взглядом, а потом добавляет, не скрывая сарказма: – Ага, вот сейчас помашу тебе на прощание и уйду в закат.
Пока я вожусь с ремнем безопасности, Никита обходит автомобиль, открывает мою дверь и помогает мне выбраться.
Одно короткое мгновение соприкосновения наших рук, а мое сердце выходит на опасную частоту сокращений. Мне жарко. В голове вата, в груди – пожар. Я просто жалкая…
– Спасибо, – еще раз бормочу я, ощущая, как от смущения печет щеки. – Я… Э-э-э…
– Я с твоим отцом хочу поговорить, – видя мою полнейшую растерянность, поясняет Никита.
– Понятно.
– А потом, когда ты немного отойдешь, и с тобой.
– От чего отойду?
– От неотвратимости перемен в твоей жизни, – говорит Никита на удивление спокойно. Когда мы уезжали из дома его брата, казалось, что он взвинчен до предела, но сейчас от былого раздражения нет ни следа. – Не хочешь переезжать в Штаты – ладно. Готовься тогда, как обещала моей маме, летать по безвизу. В Латинской Америке полно таких стран.
– То есть мое «нет» ты не услышал? – уточняю я, не зная, плакать мне или смеяться. Потому что в глубине души я испытываю огромное облегчение от того, что Никита такой… легкий. И что он настолько хорошо меня чувствует.
– Услышал. Принял к сведению. Но не считаю, что ты сейчас способна размышлять на сто процентов здраво. – Он беспечно пожимает плечами. – Подумаешь еще, потом обсудим.
– Считаешь, что я передумаю?
– Без обид, Рит. Почти уверен. – Он улыбается, демонстрируя мне очаровательные ямочки.
– Почему?
– Потому что, если я тебя сейчас поцелую, ты мне ответишь. Я это по твоим глазам вижу, – шепчет он, внезапно наклоняясь так низко, что его дыхание касается моих губ.
– И как это относится к переезду? – выдыхаю я.
– Потому что целоваться со мной ты будешь хотеть все больше и больше. Как и я с тобой. Это очевидно.
И пока я ошарашенно смотрю на него, шокированная самоуверенностью, с которой он все это сказал, Никита мягко щелкает меня пальцем по носу и, захлопнув за мной дверь автомобиля, идет к дому. А я иду следом… Просто потому, что у меня нет других вариантов.
В доме нас с порога встречает отец. Я даже обувь снять не успеваю, как он хватает меня в медвежьи объятия.
– Пап, все нормально, – спешу я успокоить его. Представляя, что он испытал за эти дни.
– Сейчас еще нет, – вздыхает папа, выпуская меня из объятий. Он берет мое лицо в ладони и напряженно изучает следы агрессии, которые оставил на мне Влад. – Но скоро обязательно будет. Я не успокоюсь, пока этот урод не окажется за решеткой.
– Пап, пожалуйста, будь осторожен, – прошу я, прекрасно понимая, с чем, а точнее, с кем он имеет дело.
– Разберусь, Рит. Никита, – отец наконец обращает внимание на парня и крепко пожимает его ладонь. – Спасибо. Я рад, что моя дочь была с тобой.
Никита кивает.
– Поговорить можем?
– Да, в кабинет пойдем, – соглашается отец.
– А я? – спрашиваю я.
– Рита, – неодобрительно начинает он, хмуря брови.
– Она имеет право знать, – внезапно вступается за меня Любимов. – В конце концов, это ее безопасность. И ее жизнь.
Папа явно не привык, чтобы ему перечили, потому что, судя по его лицу, он готов отчитать Никиту за вмешательство. Но внезапно плечи его будто поникают, и он кивает.
– Значит, поговорим.
Учитывая, что в доме, кроме нас, никого нет, обсудить возвращение Влада мы могли бы и в гостиной, но папа идет в кабинет, будто там ему привычнее вести переговоры, и мы с Никитой молча следуем за ним.
Обстановка напряженная. И на душе тяжело. Я давно не видела папу в таком одновременно боевом и растерянном состоянии, но, наверное, это было ожидаемо. Все, что произошло с нами два года назад, было чересчур болезненным. И дверь, ведущая в прошлое, все еще не закрыта. Да и будет ли когда-нибудь закрыта, учитывая обстоятельства?
– Не буду тянуть, – говорит отец, опускаясь в массивное кожаное кресло спиной к окну. – Благодаря Никите, который своевременно поставил меня в известность о произошедшем, мы сработали на опережение. Я смог забрать записи с камер наблюдения в кинотеатре до того, как за ними пришли Зарецкие.
– Это хорошо, правда? – спрашиваю я, усаживаясь на край дивана.
– Этого достаточно, чтобы предъявить ему обвинения за нарушение судебного предписания, – отвечает папа, нервно барабаня пальцами по столу. – Но основная битва впереди.
– Пап, ты же знаешь его родителей…
– Я прекрасно знаю, кто его родители. Но и я тоже не на бобах сижу, – раздраженно бросает отец. – Людей подключили из Москвы. Два дня ублюдок пробудет в СИЗО, я постараюсь, чтобы там он и остался до слушания. На время к тебе приставим охрану посерьезнее – чтобы никто из его окружения не мог до тебя добраться. Одна никуда не ходи и, будь добра, ставь в известность обо всех своих планах меня или Никиту. Это не шутки. Я не успокоюсь, пока он не сядет.
Ого. Меня или Никиту. И как это понимать? Давно Любимов пользуется таким доверием отца?
– Никита в пятницу улетает, – напоминаю я, ощущая, как болезненно сжимается от этой мысли сердце.
Отец хмуро переводит взгляд на моего лжепарня.
– Это правда. Со следующего понедельника у меня начинается предсезонная подготовка в Штатах, – говорит Никита спокойно. – Я обсуждал разные варианты со своим агентом. Маловероятно, что, даже если мы очень
