Энн Харрел - Огонь Менестреля
— Я полагаю, что Менестреля не существует. Это только легенда. — Его улыбка стала высокомерной. — Никто не говорит о нем всерьез.
Посмотрим, что вы запоете, подумал Старк, когда он выплывет на свет божий. Он опять вспомнил, как не хотела Джулиана говорить о своем дяде, и ему стало стыдно. Он орал ей, что его приятель может погибнуть, а в ящик сыграл ее дядя.
— Родственникам сообщили? — спросил он.
— Не знаю.
После недолгих уговоров охранник согласился дать ему домашний адрес огранщика, но у Мэтью было мало надежды что-нибудь там разузнать. И все-таки он верил, что для полноты картины стоит взглянуть на то место, где жил старик. Пусть это будет небольшой отсрочкой, а потом он посмотрит, как изменится бледное, прекрасное лицо Джулианы Фолл, когда она узнает, что это не игрушки, что приключение закончилось, не успев начаться, что ее дядя мертв.
Тетя Вилли заставила Джулиану поесть.
— Ты очень худая, — сказала она.
Измученная шальной, неожиданной поездкой в Европу, — перелет на восток всегда казался ей более утомительным, чем обратно, — Джулиана признала, что бутерброд с сыром и горячий чай оказались очень кстати. Под ложечкой больше не сосало, как будто причиной тому был голод, а не мысли о Мэтью Старке. Она не могла забыть, что поехала в Европу вдогонку за этим бешеным репортером, которому, вне всякого сомнения, это не понравилось бы. Интересно, что бы предпринял Мэтью Старк, если бы узнал, что Камень Менестреля у нее? Как бы восприняли это все они! Ее мать и тетя Вилли не знают о камне. Она пообещала дяде не рассказывать им и сдержала слово.
У тети Вилли под ложечкой явно было все в порядке, ее как будто ничто не тревожило. Спокойно и молча она расправилась с ленчем, но от печенья отказалась. Джулиана решила, что она оставила его про запас. На случай землетрясения или ядерного взрыва. Вильгельмина Пеперкэмп всегда знала, что и как делать, и это заставляло окружающих — и даже сестру, жившую по другую сторону океана — чувствовать себя не в своей тарелке. Но Джулиану, которой частенько приходилось сталкиваться с неуместными претензиями и высоким самомнением окружающих, прямота тетки скорее привлекала, но уж никак не отталкивала.
— А теперь, — сказала тетя Вилли, когда они покончили с едой, — ты должна без утайки рассказать, зачем ты приехала.
— А почему я первая?
Тетя Вилли начала собирать с себя хлебные крошки.
— Ты мне не доверяешь?
— Конечно, доверяю. Дело не в этом!
— Тогда в чем? Джулиана, я ведь не твоя мать. Она тебе ничего не рассказывает, потому что думает, что так она защищает тебя. — Собрав крошки в ладонь, Вильгельмина отправила их в рот. — Мне ты не дочь, а даже если бы была дочерью, я все равно не думаю, что человека нужно защищать от прошлого.
Джулиана постоянно страдала от скрытности матери и в душе согласилась с теткой, но все же сказала:
— Не стоит так критиковать при мне мою мать.
— Я не критикую, я говорю правду. — Она смотрела мимо Джулианы, в окно. — Если хочешь, рассказывай.
— Я хочу, тетя Вилли. Но почему вам обязательно нужно все усложнять? Хотя, ладно. Скажу вам сразу, я знаю совсем немного, но уже то, что мне известно, приводит меня в замешательство.
— Давай-ка по порядку, — велела тетка.
Джулиана, вздохнув, начала свой рассказ с того момента, когда застала в кондитерской матери Рахель Штайн, потом рассказала обо всем, последовавшем за этим, не упомянув лишь, что она знает о Камне Менестреля, знает, где он, знает его легенду и его тайну. Тетя Вилли выслушала, ни разу не перебив, а когда Джулиана закончила, старуха откинулась на спинку и закрыла глаза. Джулиана впервые обратила внимание на высохшее, изборожденное морщинами, бледное теткино лицо.
— Боюсь, что для Джоханнеса это добром не кончится, — сказала она наконец. — А Мэтью Старк не говорил тебе, откуда ему известно о существовании Джоханнеса?
— Нет, — ответила Джулиана, почувствовав, как ее сердце сжалось от страха за дядю. Она всегда с волнением вспоминала этого мягкого, интеллигентного старика. Она не задумываясь избавилась бы от Менестреля сейчас, если бы это могло помочь дяде — или кому-то другому. Но он предостерегал ее тогда, семь лет назад, от этого соблазна. Он велел ей хранить тайну Менестреля и никогда — никогда! — не использовать ее, если она не знает точно, откуда ей угрожает опасность. «Ты не должна думать только о последствиях своего бездействия, — сказал он, — Подумай также о последствиях своих действий. Подумай о людях, с которыми тебе придется иметь дело. Как они поведут себя, если узнают, что камень у тебя, если завладеют им? Стоит ли одна спасенная жизнь нескольких погубленных?»
Резонные вопросы. А тогда они показались ей слишком надуманными.
— Тетя Вилли, вы знаете что-нибудь? Что происходит? Кто такой Хендрик де Гир? Как он связан со всем этим?
Когда Вильгельмина наконец открыла глаза, взгляд их был гневным.
— Я не могу точно сказать, что происходит, но что касается Хендрика де Гира… Да, я знаю его. Это дьявол.
— В каком смысле? Откуда вы его знаете? А мама…
— Твоя мать тоже знает его. И Рахель знала. Мы все знали. Он был нашим другом до войны и во время войны.
— Но вы только что сказали…
— Да, сказала. Хендрик предал нашу дружбу. Но до тех пор, пока я не поговорю с твоей матерью, я не скажу тебе о нем больше ни слова. Только одно — ты должна остерегаться его, Джулиана.
— Тетя, так нечестно.
Вильгельмина пожала плечами; ее мало тронуло это обвинение.
— А Рахель Штайн? Как вы познакомились с ней?
— Ах, Рахель. — Взгляд Вильгельмины смягчился, она вздохнула. Джулиана почувствовала ее печаль и — гнев. — Не могу смириться с тем, что на долю Рахель выпало столько страданий. Этому нет оправдания. Нет. Она была очень хорошим человеком, Джулиана, — моя любимица, такая смешная, но такая надежная подруга. А кроме того, из всех людей, которых я когда-либо знала, она была самой интеллигентной. Видела бы ты ее до войны! О, какой огонь пылал в ее глазах! Она с братом жила у меня во время оккупации. Они были евреями, так что нам приходилось вести себя очень осторожно.
— Вы прятали их?
Тетя Вилли важно качнула головой, но в этом жесте не было ни удовлетворения, ни гордости.
— А я и понятия не имела! Мать ничего не рассказывала мне.
— А почему нужно рассказывать об этом? Многие прятали евреев. Многие, но не все. И десятки тысяч евреев погибли. Их согнали, как скот, и вывезли; они умирали от голода, их мучили, расстреливали, травили газом. Я спасла двоих. Двух очень дорогих, очень важных для меня людей, но только двух.
