Карен Темплтон-Берджер - В атмосфере любви
Нет, напрасно он позволил себе поверить в то, что это — любовь. Не только себе, но и Лави. Они с Гвин слишком разные. Их пути разошлись. Как бы ни тянуло их друг к другу, то было чисто физическое влечение. Как он и предполагал. А поскольку он растоптал те чувства, которые питала к нему Гвин, то ничего больше не осталось. Во всяком случае, с ее стороны.
Он был поражен тем, как обеспокоило его это открытие.
— Гвин?
— Да? — раздался ее голос из-за деревьев.
— Извини меня.
Она вышла из-за ели, руки в карманах жилета.
— За что?
— За то, что позволил Мэгги навязать тебе этот поход за елкой. Я вижу, что тебе ужасно скучно здесь со мной. Мне следовало сразу сказать, что я сам справлюсь.
Она удивленно раскрыла глаза.
— Скучно? — негромко прозвенел в тишине ее чистый голос. — С чего ты взял, что мне скучно?
— Ты за все время не сказала и десятка слов. И я решил: ты жалеешь, что пошла со мной.
— Ах, Алек, нет… Дело не в тебе, — сказала она и вздохнула. — Просто я занята своими мыслями. — Она сделала еще несколько шагов вперед, к другому дереву, и бросила через плечо: — Мы так давно не ходили за елкой.
— Да, давно. — Он помолчал. — Это было весело.
Гвин, не оборачиваясь, кивнула.
— Да, — подтвердила она. Потом подтянулась и стряхнула снег с ветки. — Было весело.
— Иногда мне жаль, что все это кончилось.
Она повернулась, ровно настолько, что он смог увидеть ее профиль, подсвеченный солнечным лучом, пробившимся сквозь деревья. Несмотря на темные глаза и волосы, у нее была удивительно светлая кожа. Неправдоподобно светлая на фоне снежной белизны.
— Мне тоже, — выдохнула она.
Алек вдруг понял, что их отношения всегда были улицей с односторонним движением. Он всегда защищал ее, спасал, залечивал раны, физические и психические. И никогда ни о чем не просил. У него не было в этом необходимости.
Может быть, он именно этого боится, спросил он себя. Не хочет быть тем, кто нуждается в помощи? Вдруг его обнаружившаяся беспомощность нарушит баланс в их отношениях?.. Усилием воли отбросив все сомнения, он выпалил:
— Ты нужна мне, Гвин.
Она как раз подняла руку, чтобы указать на елку, со словами: «Вот эта». Но вместо этого удивленно раскрыла рот и спросила:
— Что? Для чего?
— Чтобы поставить пьесу.
— Ааа…
Рука опустилась, рот закрылся. А что еще она хотела услышать? Шагая по высоким сугробам, Гвин прошла мимо Алека к тому дереву, которое выбрала первым. Сердце стучало с такой силой, что было больно в груди.
— Я думаю, вот эта елка пойдет.
— Ты слышала, что я сказал?
— Слышала. — Гвин постаралась, чтобы ее голос не дрогнул. — И какого ответа ты ожидаешь?
— Я надеюсь услышать «да».
Когда она встретилась взглядом с этими зелеными, умоляющими глазами, ее сердце помчалось вскачь. Ей хотелось сразу всего: броситься к нему, закричать на него, погладить по щеке, снова почувствовать обольстительный вкус его губ. Она хотела его.
— Оказалось, что у меня получается еще хуже, чем я думал, — говорил Алек. — И это просто ужасно. Дети, я знаю, считают, что это безнадежная затея, что я безнадежен. Послушай, Гвин, осталось десять дней…
Он умоляет ее. Хорошо. К сожалению, он заговорил об этом несколько поздновато — денег ей уже не заработать. Но хоть что-то она получит. Правда, если он думает, что она придет в восторг от его предложения, то ошибается.
— Так, значит, ты хочешь, чтобы я занялась этим. Несмотря на то, что до этого говорил, что нам не стоит работать рядом.
— Да.
Умоляет и явно нервничает. Еще лучше. Она обошла вокруг выбранной елки.
— Должно быть, ты действительно в трудном положении. А не боишься того, что я снова захочу броситься тебе на шею?
Луч солнца, пробившийся сквозь деревья, высветил яркую прядь в его рыжеватых волосах.
— Гвин… Давай забудем об этом? О том, что я тогда сказал. В тот день… ты просто застала меня врасплох. Я вовсе не боюсь, что это может повториться.
— Не боишься?
— Нет, — несколько озадаченно подтвердил он. — А почему я должен бояться? Подобные отношения между нами не имеют будущего, и мы оба знаем это. Думаю, ни один из нас не захочет рисковать тем, что мы уже имеем. — Мускул дрогнул на его щеке. — Правильно?
Все, что он сказал, справедливо. В этом действительно нет будущего, и она это знает и не хочет терять то, что связывает их сейчас. Ее желание завести с ним роман — эгоистично, ею движет всего лишь любопытство. Наверное, все это признаки незрелости ее характера. Так в чем же дело?
Она молча продолжала придирчиво осматривать ель, словно это дерево предназначалось не для холла маленькой гостиницы, а для лужайки перед Белым домом.
— Я помню, что ты говорила насчет работы с детьми, но это замечательные ребята. — Он усмехнулся. — Если уж они так долго терпят меня, то тебя воспримут как пророка.
Нет, Гвин еще не приняла окончательного решения. Да, ей все равно нечем заняться и у нее нет денег. Но она была слишком упряма, чтобы уступить так легко. И не получить ничего взамен.
— Вообще-то, — она вздохнула, — с финансовой точки зрения это не слишком выгодно.
— Как будто у тебя есть другая работа.
— Спасибо за напоминание.
— А будь зарплата выше, это сыграло бы какую-то роль?
Она рассмеялась, не узнавая своего смеха.
— И что ты собираешься сделать для этого? Начнешь собирать пожертвования? Или шантажировать школьный совет?
— Вот что — давай заключим сделку. Если ты согласишься помочь мне, я добуду деньги для твоего возвращения в Нью-Йорк.
Повисла тяжелая тишина, нарушаемая только чириканьем какой-то птицы. Гвин сделала несколько шагов вперед и остановилась в ярде от Алека.
— Что ты сделаешь?
— Я уже думал об этом всю неделю. Могу одолжить тебе денег, без всяких процентов, на такой срок, на какой будет нужно.
Он думал об этом всю неделю? Думал о чем? О том, чтобы она спасла его от провала, или о том, чтобы избавиться от нее?
— Неужели ты в таком отчаянном положении? — ровным тоном спросила Гвин.
— Я готов сделать едва ли не все, что угодно, чтобы уговорить тебя. Ради детей…
Гвин засунула руки в карманы и снова отошла к ели. Ее сердце словно оцепенело. В ее мозгу стучала безжалостная мысль. Алек хочет, чтобы она уехала. Хочет так сильно, что готов заплатить за это.
— В колледже я играла Розалинду, помнишь? — тихо спросила она, проводя рукой по ветви ели. Алек покачал головой. — Я знаю эту пьесу изнутри и снаружи.
