Карен Темплтон-Берджер - В атмосфере любви
— Вы догадываетесь, — повторила она с оттенком раздражения в голосе. — И хотите, чтобы она вас спасала? Алек? Алек, посмотрите на меня. — Он посмотрел. — Какую игру вы оба ведете друг с другом?
— Игру? Не понимаю…
— Вот именно, что не понимаете. Вы сами выбрали себе эту роль, не так ли?
Алеку вдруг захотелось провалиться сквозь землю. Однако он не собирался идти на поводу у Лави. Во всяком случае, не собирался сдаваться без борьбы.
— Давайте прекратим этот разговор, — тихо сказал он. — Но я готов ответить на вопрос, который вас снедает. Да, я люблю Гвин. — Увидев ее изумленное лицо, он добавил: — Я всегда ее любил. Как сестру. — Он покачал головой. — Нас было только двое детей в мире взрослых, которые были намного старше нас. Думаю, наше сближение было неизбежным. Мы до сих пор близки. И всегда будем. Но она… Я не знаю. — Он посмотрел на Коди, который кружился по сцене, а потом со смехом падал. — Она живая как ртуть, — сказал он. — А я… как булыжник — меня не сдвинуть с места. Гвин никогда не захочет быть привязанной к одному месту и день за днем выполнять обычную, скучную работу, как все, кто живет в городках, подобных этому. — Алек присел на шаткий столик, который заскрипел под его весом. — Я счастлив здесь. А у нее мечты, планы, в которых я не смогу участвовать и от которых не смогу ее отговорить.
После долгого молчания Лави тихо и лаконично выругалась. Потом спросила:
— И как давно вы ее любите, Алек?
Уголки его губ тронула улыбка. Было что-то волнующее в том, чтобы вот так рассказать кому-то о своей тайной любви.
— Не знаю. Вообще-то, я думаю, это произошло в тот день, когда она вернулась. — Алек вздохнул. — А иногда мне кажется, что в тот момент, когда я впервые ее увидел. Мне тогда было десять лет. — Он поднял глаза. — Если вы посмеете рассказать об этом Гвин, ваша дочь вылетит из моего класса.
Лави приглушенно рассмеялась.
— Господь всемогущий!.. — Она покачала головой. — Алек Уэйнрайт, вы невозможный человек. — Лави достала из кармана ключи от машины и позвала Ванессу: — Девочка, усади Коди на его сиденье, хорошо? Мы едем домой. — Когда дети направились к выходу, она сказала: — Ну что же, я свою миссию выполнила. Теперь действуйте сами. Только не надо…
Она замолчала и отвела взгляд в сторону.
— Что — не надо?
Но Лави, видимо, решила, что заканчивать фразу не стоит. Вместо этого она заверила его:
— Не волнуйтесь, от меня Гвин ничего не узнает. Не я должна говорить ей об этом. Надеюсь, вы меня поняли.
Он понял.
— Мне нравится вот эта, — сказала Гвин, указывая на пушистую елочку.
— Точно эта? — спросил Алек, даже не поднимая топора.
— Ну… Подожди секунду. — Она покрутила головой из стороны в сторону. — Дай мне взглянуть на вон ту.
Алек присел на поваленный ствол. Можно не спешить. Он смотрел, как Гвин переходит от дерева к дереву, придирчиво осматривая каждый экземпляр. Вот она остановилась, бормоча что-то себе под нос и указывая пальцем то на одно дерево, то на другое. Выбирает, подумал Алек. Да нет! Он негромко рассмеялся. Она просто проговаривает детскую считалку, как ребенок!
Ладно. Гвин явно не собирается предлагать ему свою помощь в постановке, так что придется брать инициативу на себя. По правде говоря, он и без замечаний Лави Филипс понимал, что дела плохи. Унылый вид детей перед началом каждой репетиции раздирал ему душу. Учитывая, как он любит театр вообще и Шекспира в частности, он не мог понять, почему у него ничего не получается. Но у него не получалось. Ребята старались изо всех сил, но и они начали падать духом. Он слышал, что они говорили о репетициях, когда не знали, что он стоит за дверью или идет следом за ними. В общем, на горизонте маячил провал.
Будь проблема только в том, чтобы как-то упросить Гвин поработать над спектаклем, это было бы полбеды. Как учитель он привык уговаривать: школьный совет, чтобы выделили денег; родителей, чтобы помогли; учеников, чтобы старались изо всех сил. Его гордость, пусть слегка потравленная молью, все еще была цела.
Проблема в той, кого он собирается уговаривать. Особенно в свете вчерашнего разговора с Лави. Он хочет не только того, чтобы Гвин была рядом ради спасения спектакля. Он хочет, чтобы она просто была рядом. Точка.
Гвин опустила руку и покачала головой. Потом снова пошла по кругу и скрылась у него за спиной. Алек продолжал сидеть на бревне. Его руки в теплых перчатках на меху зудели от желания прикоснуться к ней. Не говоря уж о губах, которые снедало то же самое желание.
Если он действительно любит Гвин, это объясняет, почему он сходит с ума, когда ее нет рядом. Почему, спокойно перенеся четыре года разлуки, сейчас, когда она дома, скучает, если не увидит ее в течение дня. Почему ему больно от того, что их отношения стали хрупкими будто стеклянные елочные шары. И почему все становится день ото дня хуже и хуже, а не лучше.
Вот сейчас они посреди леса, одни, а он не знает, что делать. С ней. Для нее. После того, как Мэгги час назад вытолкала их из дома, они не обменялись и десятком слов.
Но она нужна ему. Ради спектакля. Алек сделал глубокий вдох…
— Ну что скажешь? — услышал он за спиной ее голос. — Эта выглядит хорошо.
Он обернулся и увидел, что Гвин стоит перед трехметровой елью и смотрит на дерево с алчным блеском в глазах. Ну что же, видимо, выбор близок. На него она не смотрела. И не улыбалась.
Что же случилось с девушкой, то есть с женщиной, которая так страстно предлагала ему себя всего лишь две недели назад? Сейчас, замкнутая и молчаливая среди заснеженного леса, она ничем не напоминала ту, чьи губы обожгли его морозным вечером накануне дня Благодарения.
Алек поднял топор, встал и побрел по снегу к ели.
— Точно эта? — снова спросил он.
По его подсчетам, Гвин должна была выбрать пять-шесть «идеальных» елок, прежде чем остановиться на одной. Он помнил, что когда она была маленькой, то скакала от дерева к дереву, как бурундучок, и ее щеки горели от возбуждения. Она болтала без умолку, рассказывая ему, какое угощение приготовила для них бабушка: пряный сидр, и сахарное печенье, и сливочная помадка. А еще надо будет развешивать гирлянды, заворачивать подарки и наряжать елку…
Как и предполагал Алек, его вопрос вызвал новые сомнения, и Гвин снова принялась осматривать участок.
— Хорошо, я еще погляжу. Просто чтобы не сомневаться.
Он кивнул и снова опустил топор. Гвин — и ее дедушка с бабушкой — дали ему, хотя и поздновато, настоящее детство. Может быть, именно это и смущало его. То время, когда Гвин была ребенком, особенно ему дорого. С каким наслаждением, например, он помогал устраивать для нее рождественские елки! А теперь все изменилось. И никогда уже не станет прежним. Возможно, именно его желание оставить прошлое нетронутым, чистым, мешает его нынешним отношениям с Гвин. Может быть, не держись он так за свои воспоминания, все могло обернуться иначе…
