Счастливы вместе - Мари Соль
— Бахилы, — шепчу я рассеяно.
— Там! Пожалуйста! Там…, - причитает он, тыкая в сторону лестницы.
Я иду за ним следом. Иришка бежит вслед за нами двумя. По пути собираем ещё двух коллег, санитаров с каталкой берём уже походя. Он выводит на улицу. Там, из распахнутой Хонды, торчат чьи-то ноги.
— Я хотел её вынуть, не смог! — причитает супруг. Очевидно, супруг. Он напуган, растерян. Дрожит.
— Успокойтесь, сейчас мы всё сделаем, — я помогаю ребятам настроить «прицел», и они погружают роженицу на раскладную каталку.
— Что случилось? — торопливо идя вслед за ними, я уточняю у мужа.
Размашистый шаг позволяет ему наверстать:
— Она… Она потеряла сознание. Я… Я не знаю, не знаю, что случилось.
— Срок, какой? — вопрошаю.
— Й-я… Я не знаю. Вроде бы месяцев восемь уже, или больше, — роняет супруг.
— Понятно, — прошу его жестом остаться снаружи, в приёмной, когда мы завозим её в коридор.
— Я хочу с вами! — кричит он вдогонку.
Иришка, оставшись с паническим папой, объясняет ему, что так надо. В родильную его всё равно не допустят. А жену нужно срочно подвергнуть осмотру…
Она еле дышит! Я щупаю пульс. Пульс частит.
— Схватки есть? — пытаюсь пробиться к сознанию девушки.
Взмокший лоб повествует о том, что она долго мучилась. Видимо, схватки всё-таки были. Осмотрев её наспех, я вижу, что воды уже отошли. Как давно? Неизвестно. Пишу брату:
«Вов! Срочно! Я в родовой!».
Он прибегает. Ещё два врача вместе с ним. У нас родовые устроены так, чтобы каждая мамочка ощущала себя в своей собственной зоне комфорта. Никаких общих палат. Только отдельные. Хорошо бы ещё сделать звукоизоляцию. Чтобы крики одной не пугали всех прочих.
— Что это? — щупает Вовка её изнутри. Перчатка в крови, — Пуповина!
— Ирин, чья она? — дёргаю я медсестру, которая держит её документы. Взяла у супруга.
— Не знаю пока, — говорит, — Уточню в регистратуре.
Сегодня дежурят два доктора. И по времени, мне бы уже уходить… Но Володька кричит:
— Готовьте операционную! — и, взглянув на меня, добавляет, — Будешь ассистировать!
— А почему не я, Владимир Валентинович? — ерепенится юный хирург.
— Потому, что тебе ещё рано! — рычит старший братец.
Конечно, коллега решит, что тут дело в родстве. Но мне, если честно, плевать! Уж сколько раз обвиняли Володьку, что он — сын главврача. А когда сам стал главврачом, то полюбили мгновенно. Теперь обсуждают меня. Обвиняют Володьку в предвзятости.
— Маргарита, держи! — он вручает мне бланки.
Здесь соглашение на операцию. Прежде, чем резать, нам нужно его получить. Мы не можем извлечь малыша, пока кто-то, будь то сама роженица, или, если она не в себе, её муж, не поставят проклятую подпись. Сейчас девушка бредит! А значит, отправлю Иришку пытать её мужа. Нет, лучше сама!
Его не приходится долго искать. Стоит нам выкатить мать в коридор, как папаша, подпрыгнув на месте, торопится к ней.
— Нет, нет, — преграждаю дорогу, — Мне очень нужна ваша помощь!
— А она? Что же с ней? Танечка! — кричит он, пытаясь прорваться.
— Послушайте! — кладу ему руку на грудь, — Дело в том, что нам нужно ваше согласие на операцию. Необходимо делать кесарево. И делать его нужно незамедлительно!
Он моментально теряется:
— Но… Она же сказала, что резать не нужно. Что… всё в порядке.
— Сожалею, не всё, — говорю убедительно.
Он мечется, губы дрожат.
— Я прошу, подпишите! — сую документы.
Он хлюпает носом, сжимает ладони, пытаясь не плакать. Но слёзы текут по щекам.
— Хорошо, — наконец, после долгой борьбы, соглашается, берёт из моих пальцев ручку, — Где подписать?
— Вот здесь, — тычу я в документ.
— Пожалуйста, спасите их, умоляю вас, — шепчет, склонившись ко мне, — Вы же спасёте? Спасёте?
— Мы сделаем всё, что зависит от нас, — отвечаю. И со всех ног тороплюсь к дверям с надписью «Не беспокоить».
В операционной уже завершили её подготовку. Живот, как большой круглый мяч, выпирает в проёме стерильных бинтов. Анестезиолог, что стоял наготове, дождавшись, когда я кивну, вводит в вену раствор. Я торопливо ныряю в соседнюю комнату. Там одеваюсь в рабочее…
«Господи, помоги», — шепчу напоследок. Иришка вбегает:
— Помочь?
Я смеюсь:
— Не мешало бы!
Перчатки, халат, медицинская шапочка, маска.
— Маргарита, ну, где тебя носит? — кричит голос брата.
Я вижу, как он ведёт скальпелем вдоль живота. Кровь выступает на месте разреза. Вертикальный разрез — это плохо! Вертикальный разрез говорит о наличии риска для плода, который иначе не вынуть.
Подбежав, я беру инструмент. И привычные жесты, как акт медитации, вводят меня в наркотический транс…
У ребёнка была асфиксия. Это значит, удушье. По всему видно, воды отошли уже много часов назад. Роженица тужилась, вызвав пролапс пуповины. Дело в том, что молодые родители собирались устроить «домашние роды». Они подготовились! Мамаша решила, что будет рожать в тёплой ванне. Она, со слов мужа, изучила вопрос досконально. Даже какие-то коуч-курсы в интернете окончила. Так и называются «Домашние роды».
— Чёрт бы подрал этих… самородков! — ругался Володька.
«Самородками» мы называем таких, как они. Самостоятельных! Решивших, что смогут родить без врачей и больниц. Таких развелось нынче! Вон, даже курсы для них сочинили. Но домашние роды — опасная вещь. Если нет навыков, знаний, то возможен летальный исход. И для матери, и для ребёнка.
Ребёнок родился синюшным. Когда брат достал его, я аж сглотнула.
— Данил! — крикнул он, положил малыша на столешницу.
Детский реаниматолог, Данил, очень долго над ним колдовал. Пока мы зашивали роженицу. Я привыкла к смертям, к осложнениям, к травмам. Но всякий раз чувствую спазмы в груди. Когда вместо жизни на свет появляется смерть.
— Живой! — крикнул Даня. И, кажется, выдохнул весь наш состав.
После операции я ощущаю, как руки дрожат. Не смогу сесть за руль! На смартфоне пропущенных много…
— Я такси вызвал. Тебя прихватить? — по ступеням спускается брат. Уже в верхней одежде.
— А почему такси? Машину не брал? — уточняю.
Он усмехается:
— Тяпнул!
Я понимающе хмыкаю. У Вовки в загашниках есть коньячок. Дары от волхвов. Точнее, от пациентов! Нет, это не взятка. Это просто презенты. Довольных отцов, и счастливых мамаш.
— Я ещё подышу, ты езжай, — отправляю я брата.
Сама набираю супруга. Тот рявкает в трубку:
— Ты где?
— На работе, — смотрю на часы, уже десять. С ума сойти можно! Промозглый декабрь запорошил каналы. Добавил прозрачности тёмному городу.
— Ты совсем стыд потеряла, Бузыкина? — издевается он.
— У нас операция была! — возмущаюсь, потом добавляю устало, — Ром, можешь забрать?
— Забрать? — удивляется он, — Да, конечно! Сейчас!
Пока жду, успеваю замёрзнуть. Но это
