В твоем плену - Лия Роач
- С тех пор ничего не изменилось, - робко улыбаюсь.
- Представляю. Еще заставлял меня складывать вещи, убираться в комнате...
- Да! - теперь смеюсь и я. - И мне пришлось несколько раз убираться! Но я сама навела беспорядок.
Когда мы устаем смеяться, я прошу:
- Расскажи мне еще о нем.
Глава 31 Папа
Так, за разговорами и смехом, иногда неприлично громким, мы проводим утро со Спенсом.
Оставаясь на кухне и попивая то какао, то кофе кружка за кружкой, мы делимся воспоминаниями. Он рассказывает мне истории из их детства с Сойером, я ему - свои лучшие моменты с Хайденом. У меня с братом немало и не самых приятных моментов, особенно, из периода жизни в России, но сейчас вспоминать их не хочется. Не хочется давать им вторую жизнь. Я уверена, что, если не мусолить плохое, не цепляться за него, память о нем, в конце концов поблекнет, истончится. И я облекаю в слова только хорошее.
Ближе к полудню, когда встает вопрос, что готовить на обед, Спенсер неожиданно просит меня испечь русских блинчиков. Под них тоже находится история из детства, и, закладывая ингредиенты в комбайн, я с улыбкой рассказываю о том, как Хай с дедом готовили для нас с мамой подарок на 8 марта. В виде блинного торта с измайловским клубничным вареньем. Но для крема для прослойки взяли не творожный сыр, а плавленый, в точно таких же ванночках. Смешали его с пудрой и обмазали блины, щедро поливая сверху вареньем.
Ни пудра, ни варенье не спасли торт от катастрофы. С кремом из неправильного сыра он оказался несъедобен. Мама еще пыталась из вежливости запихнуть в себя свой кусок, я же сразу побежала сплевывать его в туалет. На их лица было жалко смотреть. Но смеяться они начали первыми, чем сняли грех с наших с мамой душ.
Когда я заливаю на сковороду первый блин, в дверь звонят.
- Я открою, - легко вскакивает Спенс с барного стула и бежит к входной двери.
С моего места ее хорошо видно, поэтому я сразу вижу отца.
- Привет, пап.
- Привет, родная, - отвечает, подойдя ближе. - Ты как?
С наслаждением и какой-то детской убежденностью, что папа решит любую проблему, спасет от любой беды, и с ним ничего не страшно, утопаю в его объятиях. Жмусь к груди, купаюсь в до боли знакомом запахе.
- Папочка, - бормочу, едва не плача.
- Девочка моя, - отвечает он тоже дрогнувшим голосом.
Я даже отстраняюсь проверить - не может быть, чтобы мой папа, эта глыба, настоящий мужицкий мужик был способен плакать! Никогда не видела у него слез, даже пресловутых глаз на мокром месте. Не вижу слез в его глазах и сейчас, только боль.
Боль по утраченному ребенку.
Снова прижимаюсь к нему, чувствуя себя в его руках, как за каменной стеной. Так тепло и надежно. Я могу стоять так хоть целый час. Да что час - и весь день могу. Перед папой не надо притворяться, ему не надо лгать, он не станет задавать неудобные вопросы. Папа - это просто папа. Самый любимый и родной человек, хоть мы и не одной крови.
- Твой первый блин рискует не быть комом по той простой причине, что сгорит.
Папин по-доброму насмешливый голос слегка разряжает атмосферу и заставляет меня отлипнуть от него.
Хватаю сковороду, переворачиваю ее над заранее приготовленным блюдом для готовых блинов - уф, вовремя! Чуть подзагорел с одного бока, но не критично - есть можно. Возвращаю на сковороду белой стороной вниз на пару секунд, виновато улыбаясь отцу.
- Спасибо.
- Для тебя я всегда здесь, рядом, милая.
Из глаз его сочится почти осязаемая, тягучая, любовь и неистребимая нежность. Его взгляд согревает и повышает уровень моей уверенности в себе. Когда папа на меня смотрит, я чувствую - знаю, - что могу все и даже больше.
- Я знаю, пап, - силюсь удержать улыбку, хотя в глазах начинает щипать от подступающих слез. - Ты садись.
Только сейчас заметив, что Спенс тактично покинул кухню, сосредотачиваюсь на блинах. Какое-то время избегаю смотреть на отца, боюсь напоминать о Хайдене, но и не спросить не могу. Перескакиваю с одной мысли на другую и никак не решусь.
Папа Кевин заговаривает первым, и я выдыхаю.
- Я говорил с Хайденом в день, когда он пропал. Он звонил мне.
- После того, как ушел из мотеля?
- Нет. После этого мы созванивались несколько раз. Когда он был под защитой людей этой Кристины, общение со мной не было под запретом, и мы разговаривали каждый день.
- Ты познакомился с Кристиной? Она настоящая? - вырывается у меня.
- Да… А разве не ты ее наняла?
- Не совсем, - тушуюсь, понимая, что порушила по незнанию чью-то стройную ложь.
Ну сами виноваты - могли бы предупредить. Ведь логично, что я встречусь с отцом, и крайне вероятно, что мы заговорим о последних днях жизни моего брата.
- Я выступила заказчицей, - нахожу, как выкрутиться. - Но в подробности не лезла и лично с ними не встречалась. Действовала через Рассела…
- О'Грейди? - с сомнением переспрашивает отец и как-то весь подбирается. - Он имеет дело с уголовниками?
Я моментально краснею.
- П-почему ты решил…?
Он не дает мне договорить заведомую ложь.
- Я уже много лет живу на белом свете, ребенок. Повидал немало и бандитов, и прочих нехристей, и сам, случалось, нарушал закон…
- Ничего не хочу об этом знать! - теперь уже перебиваю я, предупреждающе вскидывая руку с лопаткой для блинов. - Я обратилась к человеку, у которого Рас спрятал меня, и, конечно, не уточняла, кем будут люди, которые спасут Хайдена. Да и мне было наплевать. Окажись ими хоть приспешники Аль Капоне, я бы согласилась и была благодарна.
- И я, - эхом отзывается отец.
На какое время мы оба замолкаем, внутри каждый переживает что-то свое.
- Хай звонил тебе… - напоминаю. - Когда?
- Когда сбежал от парней Кристины.
- Что?!
В висках начинает отчаянно стучать, а тело ниже пояса деревенеет. Забыв про блины, на нетвердых ногах я шагаю к острову и слепо прислоняюсь бедром к высокому стулу - мне
