Счастье по наследству (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Лекса в кровати нет.

Кровь снова стучит в висках, когда я бегу к выходу из спальни, и только чудо останавливает меня в дверях. Чудо или та Эмми, что родилась сегодня ночью. Та, в которую вот-вот влюбится мужчина, в которого по уши влюбилась она. Я хочу дать шанс этой любви, поэтому не могу начинать её с недоверия.

Если такое можно говорить про человеческое самосознание, то десять процентов того, что живёт в моей голове, орёт на меня полицейской сиреной и велит бежать на поиски сына. Но я предпочитаю слушать остальные девяносто, поэтому иду в ванную, где неторопливо привожу себя в порядок. Принимаю душ, умываюсь, чищу зубы найденным в шкафчике одноразовым гигиеническим набором с щёткой и пастой. Расчёской из него же распутываю волосы, и только удовлетворившись, как они лежат, выхожу из ванной.

В комнате я переодеваюсь в свою пижаму, которая пахнет больницей. К сожалению, это единственная одежда, что у меня есть, кроме того халата, в котором я спала. Пижама, кроссовки на босу ногу и лежащие на плечах блестящие локоны. Это всегда хвостик, пучок или то, что Фло называет «писькина радость» — маленькая дулька на макушке. Вот так волосы я не распускала очень давно. Я смотрю на своё отражение в зеркале платяного шкафа, и мне нравится та девушка, что в нём отражается.

Мне она незнакома. Ну, почти. У неё мои черты, но точно не мои глаза. И не мой румянец на щеках и не мои розовые губы, подрагивающие в улыбке.

«Привет, Эмми! Можно, я побуду тобой ещё немного? А лучше — оставайся навсегда. Я с удовольствием уступлю тебе место».

Не я, а Эмми — Минни, если в терминологии Марка — выходит из комнаты в поисках своих мужчин. И я ею очень горжусь.

— Мама, мы сделали тебе тосты с клубникой. Марк сказал, что все девчонки любят клубнику.

Я с изумлением смотрю на сына, чья довольная мордашка маячит за кухонной стойкой. Судя по тому, что он почти лежит на ней, на стул Лекс забрался с ногами. Дома я не разрешаю так сидеть, и сын это знает.

— Смотри! — Он двигает с мою сторону тарелку с треугольными тостами, щедро залитыми взбитыми сливками и нарезанной вкривь и вкось клубникой. — Красиво, правда? Марк ещё хотел положить мяту, но я сказал, что ты никогда не покупаешь мятную жвачку.

— Не покупаю, — подтверждаю я и впервые за всё время смотрю на Марка.

Он стоит у плиты, где что-то варится в небольшом ковшике. Когда он поворачивается ко мне, в руках его я замечаю большую ложку. А ещё замечаю, что на нём низко сидящие джинсы и простая белая футболка, что делает его самым сексуальным мужчиной на планете.

И этот мужчина мне улыбается.

— Привет.

— П-привет, — говорю я.

— Лекс, помнишь, о чём мы договорились?

Я с удивлением перевожу взгляд с Марка на Лекса и обратно. Потом снова на Лекса и вижу, как тот с достоинством кивает.

— Спасибо, дружище.

Марк откладывает ложку, вытирает руки небольшим полотенцем и идёт ко мне. Я едва стою на ногах от волнения, когда, подойдя, он приподнимает мой подбородок и нежно касается губ поцелуем.

— Доброе утро, малыш, — шепчет, едва от них оторвавшись. — Как спалось?

— З-замечательно, — хриплю я в ответ, потому что голос отказывается мне повиноваться. — А тебе?

— Неплохо. Но надеюсь, скоро будет лучше.

Я начинаю краснеть, но не успеваю ничего сказать, потому что Лекс фыркает из-за спины Марка.

— Гордон говорит, что папа с мамой вот так целовались по утрам, а потом у них появилась эта пискля Кими.

Марк саркастически улыбается, играя бровями, а я становлюсь пунцовой и строго смотрю на сына из-за его плеча.

— Лекс!

— Чего? — ребёнок — сама невозмутимость. — Скажешь, не так?

— Скажу, что это не повод для обсуждения.

Марк уже вовсю улыбается, но так как я намеренно не смотрю ему в лицо, мне удаётся сохранить строгость. Я обхожу его справа и иду к Лексу.

— Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

— Не болит. Только есть снова хочется. Марк снова греет мне суп.

— Снова греет суп? — я смотрю на Марка, который возвращается к плите и берётся за ложку. У меня нет слов, потому что обычно Лекс плюётся от любого супа, и заставить его есть можно только под страхом навсегда лишить любимого молочного коктейля.

— В детстве мама говорила, что суп — первое средство от любой болезни. Но я всё равно позвонил своему знакомому доктору, и тот её слова подтвердил.

— Мне понравился доктор Дуглас, мама. Я всё-всё ему рассказал: и как меня рвало, и как живот болел, и как меня кололи. Он сказал больше пить и первое время не налегать на соусы. Я же не налегаю, мам?

Лекс задирает голову, чтобы встретиться со мной взглядом, пока я глажу его по голове.

— Не налегаешь. Ты молодец.

— А ещё мне нельзя пока ягоды. Но Марк разрешил одну. От одной ничего же не будет?

— Если ты съел её не на голодный желудок, не будет.

— Не на голодный. Я её съел после супа. Он вкусный. Его тётя Фло привезла.

— Тётя Фло?

По-видимому, у меня так вытягивается лицо, что Марк сразу пересекает все разговоры.

— Так, парень, усади-ка маму за стол и иди сюда. Покажу, как сделать ей кофе.

— Окей! — Лекс соскальзывает с табурета. — Садись, мам. Ешь тосты. Они вкусные.

Он двигает в мою сторону тарелку с таким усердием, что я едва ловлю её у края.

— Осторожно!

Никто меня уже не слушает, Лекс вприпрыжку несётся к Марку. Не сводя глаз с сына, я беру один тост и откусываю маленький кусочек. Вкуса его я не замечаю, потому что взгляд цепляется за нечто необычное. Лекс полностью одет. Это всё знакомые вещи — его вещи — но откуда бы им взяться в доме Марка?

Я открываю рот, чтобы об этом спросить и немедленно крошка от хрустящего хлеба попадает в дыхательное горло. Кашляю так, будто собираюсь вывалить на стол лёгкие.

Сквозь слёзы я не сразу замечаю сына, который протягивает мне стакан воды.

— На, выпей.

— М-м-м… — мычу я и дрожащей рукой пытаюсь сделать глоток. Вода расплёскивается, заливая пижаму, по лицу катятся слёзы и кое-что похуже.

Теперь уже рядом с Лексом стоит Марк. Представляю, в каком я виде, и от этого становится ещё более тошно.

— Лекс, иди в ванную, возьми полотенце, намочи его под водой и принеси маме.

— Окей.

Даже сквозь судорожные всхлипы и сбившееся дыхание, мне удаётся отметить, как правильно действует Марк. Ребёнку надо давать чёткие указания, тогда он всё делает правильно.

Вообще-то, с некоторыми взрослыми это тоже работает.

— Дай мне стакан, Эмми. Вот так. Дыши понемногу. Не делай глубокий вдох. Не сразу. Молодец. Видишь, легче?

— Угу.

— Теперь сделай глоток.

Я пью воду и через стакан смотрю на Марка.

— Хорошая девочка.

До возвращения Лекса он успевает поцеловать меня ещё раз.

Шон позвонил Марку по просьбе Фло. Она волновалась, что мой телефон снова недоступен. Ещё бы! За ночь он совсем разрядился. Марк всё ей рассказывает: и про ключи, и про одежду, и про то, что отвёз нас к себе. Как и у Сеймура, у Фло есть запасной ключ от моего дома. Вместе с мужем она едет туда, собирает для нас вещи и вместе с заранее сваренным супом для Лекса привозит всё Марку. Она же звонит моему деду, объясняет, что с нами всё в порядке, и мы обязательно в ближайшее время с ним свяжемся.

Пока Марк вводит меня в курс дела, Лекс сидит напротив, ест куриную лапшу и многозначительно кивает: так и было!

Едва откусанный тост лежит с края тарелки, кофе остывает в толстой керамической кружке. Я не могу притронуться ни к одному, ни к другому. Я подпитываюсь словами, которые произносит сидящий рядом мужчина и которые означают, что я сильно ошибалась. Я не одна. Есть люди, которые за меня волнуются. Которые в рождественское утро едут ко мне домой, чтобы собрать вещи. Которые делают тосты с клубникой для меня и греют суп для моего сына. Может, потому я и проспала преспокойно до полудня, что едва ли не впервые за всю мою недолгую жизнь обо мне заботится кое-кто другой. Мне очень хочется узнать, как прошла первая встреча Лекса и Марка. Пока же я только вижу конечный результат — они общаются, как старые приятели. Мне страшно спугнуть эту простоту общения, а с другой стороны я испытываю крошечные уколы ревности, потому что у меня Лекс суп есть точно не стал бы.