Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна
— Ничего, — добродушно проговорила та.
Лера вздохнула с облегчением: она ожидала увидеть Катерину Михайловну и услышать от нее много нелицеприятных слов.
— Маша, прощайся и пойдем, — приказала она дочке.
— До свидания, — кисло произнесла Машка.
— Счастливо, Машенька, — улыбнулась «снежная баба» и помахала рукой в белой рукавице. Для полного комплекта ей не хватало только метлы.
Лера крепко ухватила девочку за руку, и та заковыляла рядом, то и дело проваливаясь в снег. Молча они дошли до дома: Машка, очевидно, дулась на мать за опоздание, а Лера думала о Насте.
То, что она узнала о девушке, казалось ей невероятным, чудовищным. Знать, что практически своими руками убиваешь невинного человека, нарочно подставлять подругу — неужели Настя оказалась способной на такое? Почему она ослушалась Максимова? Что имела против Андрея?
Лера понимала, что узел запутывается все больше и больше и что коней от этого узла Настя унесла с собой в могилу. Похоже, никогда ей не узнать, что же произошло в ту ночь в отделении на самом деле, и любые ее предположения — это всего лишь предположения, версии, которые могут оказаться полностью ошибочными.
27
За окном бушевала настоящая буря, та самая, которая «мглою небо кроет». И именно в соответствии со словами гениального классика по ту сторону стекла то что-то ревело, подобно смертельно раненному зверю, то тоненько, жалобно хныкало.
Лера сидела на кухне, перед ней на столе стояла полная до краев, давно успевшая остыть чашка чаю. За стеной крепко спала разобидевшаяся вконец Машка.
К Лере сон не шел. Она снова в который раз прокручивала в памяти подробности того проклятого дежурства и все, что было после. Настя действительно вела себя странно. Не разбудила ее, оправдываясь тем, что заснула сама, выглядела донельзя испуганной, когда Андрея увезли в реанимацию. И потом, столкнувшись с Лерой, вышедшей из кабинета заведующего, пыталась что-то сказать, но умолкла на полуслове. А глаза… глаза у нее при этом были безумные?
Предательница!
Лера машинально прислушалась к фантастическим звукам за окном, коснулась пальцами холодного фарфора чашки. Кажется, такое у нее в жизни уже случалось. Не совсем такое, но похожее.
…Всю начальную школу Лера подружила с Любкой Онищенко. В классе и во дворе их звали «не разлей вода»: гулять — вместе, в кино — тоже вместе, соседских мальчишек дразнить — только вдвоем. Сидели они за одной партой, Любка была сильна в русском языке, а Лера в математике, так что все контрольные девчонки делали сообща, помогая друг другу и неизменно имели хороший результат.
Любка была славная: веселая, живая, совершенно необидчивая.
А потом Любкина семья уехала из городка — ее отец был военным и мотался с женой и дочерью по стране — год там, три года здесь.
Лера заскучала. Не то, чтобы Любка была ее единственной подругой — она общалась и с другими девчонками. Но то были просто приятельские отношения, и не более.
И за партой Лера теперь спасла одна. Никто не собирался пересаживаться к ней: дело было посреди учебного года, все девчонки давно разбились на парочки. Кроме одной.
Ее звали Женя Куликова. Она всегда сидела одна, в среднем ряду на «Камчатке». С ней никто не хотел дружить: вечная двоечница, неопрятного вида, с лохматыми, нечесаными волосами и кривыми зубами, которых, казалось, во рту было многим больше, чем полагалось.
Все знали, что отца у Жени никогда не было, а мать каждый год рожала по ребенку и толком не работала. Женька была старшая, а за ней шел целый выводок братьев. Она никогда не сдавала денег на классные нужды, не ходила вместе с классом в театр, цирк, на экскурсию, а форменное платье ее было грязным и таким коротким, что из-под него торчали тощие коленки в небрежно зашитых колготах.
В общем, Женька Куликова была во всех отношениях личностью жалкой и неприятной, на которую в классе смотрели с брезгливым сочувствием, старательно избегая оказаться с ней рядом. Да она и сама всегда стремилась уединиться: сидела себе за последней партой, а во время перемен пряталась где-нибудь в уголке. И вдруг…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Было раннее утро, класс гудел, предвкушая контрольную по математике, кто-то писал шпаргалки, кто-то лихорадочно дозубривал правила.
Лера на мгновение оторвалась от учебника и увидела Женьку. Та стояла в проходе, одной рукой несмело держась за Лерину парту, а другой сжимая облезлую ручку школьной сумки, и смотрела печально и безнадежно.
Лере стало не по себе от этого взгляда: глаза у Женьки были огромные, светло-карие и какие-то собачьи, умоляющие.
— Можно я сяду здесь? — спросила Женька хрипловатым, низким голосом.
Лере вовсе не хотелось, чтобы Женька сидела с ней рядом, на Любкином месте, уж лучше быть одной, чем с такой соседкой. Но почему-то она не смогла сказать «нет», а только молча кивнула в ответ.
Женькин взгляд просветлел. Она мигом уселась возле Леры, пристроила свою тощую, потрепанную сумку около ножки стола, достала мятую тетрадку, в которой не хватало доброй половины листов.
— Поможешь?
Она шепнула это так доверительно, будто уже заранее благодаря за услугу, что Лера, не успев ни о чем подумать, снова утвердительно кивнула.
Контрольную она решила Женьке полностью — та не знала практически ничего. На переменке Лера поймала на себе несколько удивленных и осуждающих взглядов одноклассниц, но сделала вид, что ничего не замечает.
Она испытывала странное чувство. Женька стояла рядом, нелепо переминаясь с одной ноги на другую, не зная, куда деть непропорционально большие ладони, и глядя на нее своим просящим и одновременно восхищенным взглядом. Леру коробил этот взгляд, но вместе с тем отойти в сторону она уже не могла, так и продолжала стоять возле новой соседки по парте и даже улыбалась ей.
После уроков они вместе шли домой, и Женька оживленно рассказывала о том, как прошлым летом ездила в деревню к прабабке, ходила там на болото, искала какую-то траву, понюхав которую можно якобы избавиться от всех своих врагов. Лера слушала ее со скукой и неловкостью.
Женька почувствовала это, замолчала, остановилась, покачивая на плече сумку. Потом сказала другим, изменившимся голосом:
— Я знаю, тебе неинтересно все это. Тебе вообще со мной неинтересно. А я… я так хочу быть рядом с тобой, что не знаю, что сказать.
Оттого и несу весь этот бред… — Она понуро опустила плечи, перебросила сумку на спину и медленно зашагала вперед, не оборачиваясь.
Лера посмотрела на ее сутулую, поникшую фигурку, на ноги в истоптанных, огромных не по размеру ботинках и бросилась ей вслед.
— Погоди, — она дотронулась до Женькиной руки. Рука была влажной и холодной. Женька не остановилась, но пошла медленней. — Погоди, — повторила Лера. — Тебе не нужно…
— Что — не нужно? — Женька дернулась, стараясь освободить кисть.
— Не нужно… говорить о чепухе и… бояться. Мы и так можем быть вместе. — Она сама удивилась, какую почувствовала легкость лишь только выговорила эту фразу.
Женька, не поднимая головы, тихо шмыгнула носом и осторожно просунула свои озябшие пальцы в Лерину ладонь.
Они действительно стали настоящими подругами. Леру в классе уважали и поэтому осуждать вслух не рискнули. Пошептались за спиной и замолчали. А Женька… та вдруг, как в волшебной сказке про аленький цветочек, стала меняться на глазах. Завела новые тетрадки, стала выполнять кое-какие домашние задания, притащила из дому металлическую расческу с редкими зубьями и на переменках старательно чесала свою жесткую, кудлатую шевелюру.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Вдвоем с Лерой они отутюжили ее школьное платье, и оно стало иметь более или менее сносный вид.
Словом, постепенно Женька полностью заместила собой уехавшую Любку. Она больше не стеснялась Леру и оказалась весьма неглупой, хотя и малоразвитой девчонкой. Кое в чем у нее были прямо-таки огромные познания, — например, она досконально разбиралась в марках сигарет и сортах вин.