Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина
Набрала сестру два раза — не отвечает. А во мне снова крепла уверенность, что без меня не справится. Не сможет. Но не ехать же с ней к незнакомому мужику благую весть нести?
Моя личная маленькая обезьянка спала, и этот факт безумно радовал. Сил не осталось даже на то, чтобы устыдиться перед Германом за то, что он весь день провёл с ребёнком. Вино не помогло. Я уснула. Уже во сне почувствовала, как Герман лег рядом. Руку на меня закинул. И сразу стало легче. Правильнее.
Вино все же сделало своё дело, пусть и несколько глотков — из сна я вынырнула с трудом. Сонька плакала. Надрывалась. Живот. Но таких колик у нас не было никогда. В этом я вскоре убедилась. Малышка не просто плакала, она кричала, срывая голос. Не помог даже проснувшийся Герман — у него на руках она обычно успокаивалась быстрее. Сонька плакала так, что мне стало страшно.
А потом я поняла, что тогда это было так, лёгкое волнение. Страшно, это сейчас. Я смотрела на сгустки крови на подгузнике так пристально, что у меня в глазах зарябило. Кровь. Кровь! Моя же кровь отхлынула от головы, она вдруг стала лёгкой-лёгкой — пустой. Показалось, что я сейчас просто упаду. А падать нельзя. Вот она — Сонька, рядом. Ножками дрыгает. И кровь никуда не далась. Надо что-то делать.
Делать начал Герман, которого я несколькими минутами ранее чуть не убила за яблоко. Сейчас я была ему благодарна. Мне не хватало времени и сил, чтобы эту благодарность высказать, я просто бежала за ним по снегу к машине и радовалась, что есть рядом человек, который может сказать, что делать. Не будет паниковать, а просто отвезет нас в больницу. А это лучшее, что сейчас можно сделать.
В голове метались мысли. Я прижимала к себе дочку, забыв про правила, про детское кресло. Не могла просто выпустить из рук. Порой прижимала так сильно, что спохватывалась, что могу сделать ей больно. Страшно, господи, как страшно!
Может, это раздражение слизистой от яблока? Господи, хоть бы это была сущая мелочь!
В тот момент я реально поняла, что все беды, которые приключались со мной раньше, это так, проблемки. Я все выдержу. Все вынесу. Только бы с Сонькой все было хорошо. Душу продам, если нужно. Сердце своё вырву, ей отдам. К глазам подкатили слёзы. Бесконечный город за окнами никак не заканчивался. Где уже больница?
Герман кому-то звонит, я не вслушивалась в слова. В моих ушах гул. Сонька не плакала, спала. Это меня пугало. Я не могла расслышать дыхание в шуме двигателя, и то и дело тянулась проверить, бьётся ли её сердце. Каждый раз боялась. И каждый раз выдыхала с облегчением — бьётся. Часто, сильно. Моё облегчение длилось минуту — потом я снова лезла проверять. И сделать с собой ничего не могла.
— Не накручивай себя, — сказал мне Герман, — сейчас приедем, все проверим. Не бойся заранее. У Соньки запасных мам нет, имей в виду.
Ему легко, это же не его дочка. Накатывает приступ агрессии. Хочется ударить Германа за то, что он так спокоен. Хочется кричать, ногами топать, посуду бить. Но я понимаю — это просто нервы. Если бы не Герман, я бы просто умерла от страха.
Я сделала усилие и закрыла глаза. И произошло чудо — мы приехали к больнице. Она тянется многочисленными корпусами. Многие окна светятся — это радует. Значит, там есть люди, которые нам помогут.
Нас встретили и повели в одну из неприметных дверей. Несмотря на новый ремонт, эта больница пахла так же, как и все мне остальные. Дверь, в которую мы вошли, снова хлопнула. Мужчина. В куртке, с холода. Поздоровался и пожал руку Герману.
— Вот кто у нас переполох устроил, — улыбается мужчина проснувшийся Соньке, — аж папа твой меня в единственный выходной поднял. Сейчас переоденусь и посмотрю её.
Он ушел. Меня усадили в кресло.
— Андрей — один из лучших детских хирургов, — успокоил меня Герман. — Мы с ним вместе росли, можно сказать. Наши деды дружат. Все будет хорошо.
И забрал у меня Соньку. Вместо неё дал пластиковый стаканчик с кофе. Разве равноценная замена? Я порывалась идти вместе с дочкой, но меня увела медсестра.
— Только всех на уши поставите, — сказала она, уже привыкшая к чужой боли и горю. — Да и дочка ваш страх чувствует. Не накручивайте себя. Андрей Васильевич сейчас все скажет. Журнал почитайте.
Глупая, какой журнал? Герман вернулся через полчаса, когда я уже была готова бегать и открывать все двери подряд, чтобы найти свою дочку. Герман подвел меня к креслу, сел и усадил меня к себе на колени. Я дернулась, чтобы встать, но Герман сильный. И это хорошо — здесь, в кольце его рук, спокойнее. Страшно, но верится, что все будет хорошо.
Больница почти пуста. По крайней мере, так кажется ночью. Палаты, наверное, находятся в другом крыле. Изредка проходила медсестра, которая на нас даже не смотрела. Иногда где-то хлопала дверь. Один раз заплакал ребёнок. Не мой — Сонькин плач я из всех отличу, но моё сердце все равно сжалось от жалости. Дети не должны болеть.
Ночь бесконечная. Она тянется дольше, чем вся моя предыдущая жизнь. Соньки нет, и, кажется, что у меня отсекли жизненно важную часть тела. Дочка в моей жизни всего пять месяцев, а я вдруг поняла, что без неё жить больше не умею.
Наконец, вышел доктор. Хирург. Как его зовут?.. Он без Соньки, и мне снова хотелось плакать от страха.
— Я бы сказал, чтобы вы не волновались, — с упреком качает головой он, — да разве поможет? Сейчас медсестру вызову, сделаем укол успокоительного. И не спорьте.
— Соня… — говорим мы хором с Германом.
Доктор сел в кресло рядом с нами. Усталый. Вспомнила, что из-за нас он остался без выходного. Пожалеть его не выходит — главное, чтобы с Сонькой все было хорошо.
— Проблема распространенная, — наконец, начал он, — правда, ваша Соня совсем уж маленькая, но то не беда — справимся, и не с такими дело имели. Полип у неё в кишечнике. Доброкачественное образование, не впадайте в панику. Само по себе не пройдёт. И если острая боль началась и кровотечение, то тянуть не стоит. Анализы мы все взяли, сейчас малышка спит.
У меня в голове не укладывалось, что внутри моей маленькой дочки может расти опухоль. Даже доброкачественная. Доктор говорил что-то о минимальном хирургическом вмешательстве, о том, что все будет хорошо, что скоро мы Соньку заберём домой, но легче мне не становилось. Одно я поняла точно — нам помогут. Но домой придётся ехать без дочки.
Глава 25. Герман
В квартире было жутко тихо. Настало утро понедельника. В кои-то веки никто не поднимал требовательным плачем, но не спалось. Лидка сидела в кресле и смотрела на свои тапочки. Тапочки, как тапочки — ничего особенного. А рассматривает уже битый час.
Мне уже скоро на работу. Можно её одну оставить?
Сонную, вязкую тишину разодрал вой. Я вздрогнул. Про Сатану забылось. Он вообще имел привычку исчезать и появляться, когда ему вздумается. Сатана орал, Лида и бровью не повела. Я впустил кота. На улице снова снег — серебрится на рыжей шерсти, тает, падает холодными каплями на пол. Кот отряхнулся, обдав брызгами, словно собака. Долго и с удовольствием отмывался. Фыркая, пил, хрустел кормом — немудреные звуки, но так гораздо лучше, чем когда совсем тихо.
Поспать мне не удалось, но и не хотелось. Наскоро ополоснулся в душе, побрился, сварил себе кофе. Хотел и Лидке, но решил, что ей излишняя бодрость ни к чему. Чаю налил горячего с тонким кружком лимона, который занимал почти всю площадь кружки.
— Чаю? — спросил я.
Лида встрепенулась, посмотрела на меня, как будто впервые увидела. Чай взяла и продолжила сидеть, держа кружку в ладонях. Горячо же. Я вздохнул. Нашёл на кухне бутылку коньяка, долил доверху. Перестарался. Чайно-коньячная смесь перетекла через край на Лидкины пальцы. Зато она ожила и посмотрела осмысленно.
— Не хочу чай.
— А я говорю — хочешь, — я посмотрел на часы — время позволяет. — Давай глоток за маму.
— Нет у меня мамы. — Но глоток сделала.
— За папу тогда.
