Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина
Ответа дожидаться не стала, прошла в комнату, полюбовалась на спящую дочку. Я ещё раз порадовался, что успел отобрать у неё яблоко, что-то мне подсказывало, что Лида от подобного кормления младенца в восторг не придёт. Затем устало опустилась на табуретку.
— Вино осталось?
— Осталось, — обрадовался я тому, что так его и не допил.
Налил ей бокал. Она цедила его и добрых полчаса и смотрела в стену. Я ушёл в комнату к спящей Соньке. С вопросами не лез. Прислушивался. Лида ушла в ванную, провела там добрый час. Я сходил, подергал дверь. Закрыто. На задвижку. Лида мои поползновения услышала.
— Я сейчас, — раздалось из-за запертой, чтоб её, двери.
Решено, вот куплю дом, и чтоб ни одна дверь в нем не запиралась. А то вот так закроется, а ты сиди, думай. На улице уже темно, я извелся. Наконец, Лила вышла. Мокрая, с волос капли стекают, впитываются в мой огромный халат, который за ней волочился по полу. Я пригляделся, решил принести ей ещё вина. Подумал— не помешает.
Лида только отхлебнула, свернулась калачиком и закрыла глаза.
— Что случилось? — тянуть уже нельзя, может, выговорится, ей легче станет?
Лида решила не выговариваться.
— Ничего, — махнула рукой она.
И уснула. Мало того, что пропадала где-то весь день, так я ещё и без секса остался. Это печалило меня весьма и весьма. Сонька сопела, Лидка сопела, Сатана куда-то ушёл, паршивец, а на часах только девять вечера. И чем мне прикажете заниматься?
Я сел в кресло. Щелкнул пультом. Тот фильм уже кончился, шёл другой, более меланхоличный и с меньшим количеством трупов и бруталов, но такой же непонятный. Я покосился на розовую Лидкину пятку, торчащую из-под одеяла. Пятка себе как пятка. Однако мысли вызывала весьма неприличного характера.
— Не все коту масленица, — пожурил я сам себя.
Послонялся по квартире ещё с полчаса. Квартира была маленькой, слоняться как следует не выходило — не то, что у деда дома. Потом сдался. Лег рядом с Лидкой, уткнулся носом в её волосы и уснул. В детское время. И даже без секса.
На волне моей озабоченности мне снова приснилась Лида. К счастью, без члена. Но вела себя престранно — лежала на постели, выгибалась и плакала детским голосом. Сонькиным. Я бестолково прыгал вокруг и пытался напоить её смесью, но Лида продолжала отчаянно плакать. А затем распахнула глаза и закричала особенно пронзительно.
Так, что я проснулся. И уж тогда-то и понял, что плачет Соня, а Лида пытается её утешить. Плакала она очень сильно. Я встал. На часах только начало двенадцатого, по сути, только ночь настала. Сонька кричит, у Лиды слёзы на глазах.
— Дай.
Лида послушно протянула мне ребёнка. Сонька выгибалась всем телом. Натягивалась, словно струна. Руки крепко сжаты в кулаки. Живот жёсткий. Яблоко, блядь. Когда я уже умнее стану? Я начал ходить по комнате из угла в угол, пытаясь успокоить ребёнка движением. Не помогало. Лида принесла смесь. Белая, она пузырилась в уголках губ — Соня даже то, что попало в рот, глотать отказывалась. И все так же выгибалась. Мне стало страшно.
— Лид, — сказал я, улучив момент, когда Соня, перестав плакать, стала кряхтеть, видимо, пытаясь выкакать злосчастный фрукт. — Я её яблоком покормил. Нечаянно.
Лида посмотрела на меня так, что я удивился, как остался жив. Глаза полыхнули и стали ещё чернее, чем обычно. Я даже думал, что ударит. Но она забрала у меня ребёнка и отвернулась. Видимо, разговор предстоит потом. Когда Соньке станет лучше. Блин, лучше бы сейчас наорала, ждать теперь, заранее мучиться.
Сонька снова кричала. Я хотел провалиться сквозь землю. Лучше бы у меня болело. Лучше бы я от боли кричал. Осознавать, что из-за моей тупости крошечная малышка, которая весит-то несколько килограмм, мучается от боли, было хреново. Башкой, что ли, об стенку постучаться? А вдруг поможет…
Малышка внезапно смолкла. Стало невероятно тихо, без этого её отчаянного плача, даже в ушах зазвенело. И пукнула. Я улыбнулся, выдохнул.
— Ну вот, теперь полегчает. Всегда после этого она успокаивалась, — попытался я приободрить Лиду.
Та на меня не смотрела. Раздались характерные звуки, Лида сняла с дочки ползунки, потянулась к липучкам подгузника. Отогнула его. Пахнуло какашками. Я снова обрадовался — покакала, теперь точно будет хорошо.
— Герман, — тихо, растерянно позвала Лида.
Она смотрела на содержимое памперса. Что там может быть удивительного, в какашках? Я столько их насмотрелся за последние недели… Однако я послушно шагнул вперёд. Склонился. Какашки, да. А в них… насыщенного цвета крупные кровавые сгустки. Руки Лиды, которыми она удерживала край подгузника, тряслись крупной дрожью. Посмотрел в её лицо — белое. Совершенно белое. Как простыня. И два чёрных бездонных глаза.
— Это не может… не может быть от яблока, — пробормотал я. А потом понял, что себя в руки надо брать. — Поехали. Скорую ждать не будем. Подгузник с собой забери, может, кал на анализ нужно. Быстро все необходимое возьми. Пять минут.
Лида полетела. Я натягивал джинсы, ботинки на голую ногу, некогда носки искать. У Лиды всегда был готов экстренный пакет с документами — я помню. А больше пока ничего не нужно. Я надел куртку, завернул Соньку в одеяло, прямо в то, на котором она лежала. Девочка притихла, плакать перестала, и это пугало.
Закрывал квартиру и с удивлением понял, что мои руки тоже дрожат. Лида не застегнулась, волосы ещё влажные. Не хватало, чтобы ещё и она простыла. Лифт я ждать не стал. Побежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки и прижимая сопящую Соньку к груди.
Глава 24. Лида
Дунька позвонила неожиданно. У неё был талант исчезать, потом появляться и исчезать снова. Это я принимала, как факт, и лишь робко надеялась, что наследственность не пойдёт дальше, и — подобно родителям — Дуня не испарится.
— Лид, — спросила она, — я к тебе приеду?
Мне не хотелось объяснять, почему я съехала с квартиры, почему живу с соседом. Про женитьбу и вовсе. Поэтому приглашать Дуньку на свою территорию я не стала. Договорилась с Германом, оделась и побежала на встречу.
Уже в маршрутке сняла обручальное кольцо и положила в кармашек сумки. Мужчина, сидевший напротив, бросил на меня понимающий взгляд и удостоил сальной улыбки. То есть, если я захочу, то он вполне может мне на ниве прелюбодеяний помочь. Даже вперёд подался, но шанса ответить мне ещё и комплимент я не дала. Мне стало противно. Встала и последнюю остановку простояла у дверей. Зато на мою честь никто больше не покушался.
Дунька жила в серой и скучной высотке. Жила, как я понимаю, на птичьих правах, ни собственного жилья, ни мозгов не имея. Лифт не работал — это тоже не удивляло. Зато удивила Дунька.
Она выглядела… бесцветно. Я так привыкла к её ярким цветам, что сейчас сестра для меня просто терялась. Да и волосы красила столько лет, что я не помнила их натуральный цвет. Сейчас Дунька пострижена почти под ноль. Не лысая, отнюдь, просто волосы такие короткие, светлые, мне… непривычно. С дурацкой прической она выглядела моложе. Беззащитнее. И ещё глупее, чем она есть. Солнце, светившее ей в спину, подсвечивало не прикрытые волосами уши розовым. Умилиться бы, да сил нет.
— Чудо гороховое, — сказала я, входя. — Ты чего с собой наделала?
Она пожала плечами и заперла дверь. Прошла в тесную кухоньку, поставила чайник — круглобокий, белый, расписанный цветами. Он был стар, и знал, что никуда спешить в этой жизни не нужно. Посему закипал обстоятельно, медленно.
Дунька достала кружки, плюхнула в них по пакетику, поставила на стол вазочку с конфетами. А потом и сама плюхнулась на табуретку, закрыла лицо руками и расплакалась. Вот тут я и растерялась. Дунька не плакала. Никогда. Если только совсем в глубоком детстве — не помню. Она падала, растирала колени, ломала руки, бывало, с упоением дралась — влезала во все передряги, что попадались на её пути. Но не плакала.
И поэтому сейчас я стояла, смотрела на неё, и не знала, что делать. А потом шагнула, встала рядышком, прижала к себе, погладила по нелепым коротким волосам.
