Ирина Степановская - На скамейке возле Нотр-Дам
– Отъедем немного, – они быстро нашли машину, и Лена с облегчением села в нее. Пусть бы он отвез ее в гостиницу. Как унизительно было бы бежать по этим улицам одной! Впрочем, с одной стороны, унизительно, а с другой – ехать в машине даже весело. Лене показалось, что она хоть как-то отомстила заносчивой Катрин. Хотя никто не мог бы сказать, что Катрин вела себя заносчиво. Но все-таки было в ней что-то смущающее Лену.
Серж, казалось, усевшись в машину, тоже успокоился и не торопился. Они вернулись назад в направлении Больших бульваров и остановились на радиально отходящей от бульваров улочке с каким-то арабским названием. Прямо напротив них на другой стороне возвышалась триумфальная арка – не та, знаменитая, что царила на Елисейских Полях, а другая – менее торжественная и более старая.
Приемник в машине Сержа был все еще настроен на ту же волну. Очевидно, передавали целый концерт. Мелодия была знакомой до боли, слова сыпались мелко и отчетливо, как горох. Но Лена мало что могла разобрать при таком темпе, правда, могла бы поклясться, что слышала эту песню и раньше.
– О чем она поет?
– О том, как девушка в праздник встретила на улице молодого человека и ей показалось, что она встретила свою единственную любовь…
У Лены замерло сердце.
– …Но тут налетела в уличном танце праздничная толпа, окружила их и повлекла за собой этого молодого человека, а девушку оставила.
Лена подумала: это про меня.
– И она не нашла его больше? – Ей показалось, что от ответа Сержа зависит ее жизнь.
– Нет. – Серж выглядел очень грустным.
«Нет, это не только про меня. Это про меня и про него. Я послезавтра уеду и никогда его больше не увижу».
– Знаете, Лена, в жизни все, бывает, меняется.
Это он о чем?
– Еще полчаса назад я ехал к вам в отель, зная, что вы – чужая невеста, а у меня есть жена и дети, и все равно я был счастлив оттого, что скоро должен был вас увидеть.
– Продолжай… – тихо сказала Лена.
– А вот теперь, когда я увидел, что Катрин бросила дом, детей – все, что она действительно любит, и примчалась сюда, – я чувствую себя ужасно виноватым.
– Я понимаю, – сказала Лена. – Я пойду. – Она взялась за ручку дверцы.
– Нет, не думай, что я плохой человек, просто я сейчас должен вернуться к Катрин. – Он смотрел на Лену и в первый раз не улыбался. Ей пришло в голову, что, пожалуй, для настоящего летчика он слишком красив. Ей показалось, что он – герой из фильма. Красивый актер играет красивого летчика.
– Я никогда не забуду тебя, Катрин, твоих детей, твоей площади… – торопливо говорила она, а он покрывал поцелуями ее лицо. Ей все это казалось ненастоящим и в то же время прекрасным. Она совсем запуталась. Если бы он сейчас позвал ее – куда угодно, она, не задумываясь, пошла бы с ним. Плевать ей на все! У него добрая душа. Он один понял, что она страдает. Валерий – сухой скучный сухарь в сравнении с ним.
– Лена, Лена, я буду вспоминать тебя… Ты выйдешь замуж, но я все равно буду помнить…
– Вот тут ты ошибаешься! – Она сказала это даже весело и слегка от него отстранилась. – Ты ошибаешься! За Валерия я замуж не пойду.
– Когда ты решила?
– Мы не подходим друг другу. Здесь, в Париже, это выяснилось окончательно.
– Я не хотел бы, чтобы ты решила так из-за меня, – глухо сказал он. – Я не могу оставить Катрин. Ты ведь не осуждаешь меня за это?
Она сказала:
– Нет, нет! Это решение мое собственное. Но если ты будешь меня вспоминать… хоть иногда… – Лене до этой поездки и в голову не могло прийти, что она может быть такой сентиментальной.
Он обнял ее крепко-крепко. Его глаза блестели – ведь он смотрел из темноты на освещенные вдали Большие бульвары.
– Смотри! Ты видишь впереди? Это Сен-Дени.
– Я знаю.
– Когда-то здесь не было арки. Были ворота. Когда умирали французские короли, траурные процессии шли по этой дороге в аббатство Сен-Дени, там была усыпальница всех французских королей. По этой дороге двигались печальные процессии, горели факелы, медленно ехали всадники, за ними шли ритуальные кареты, после них толпы людей… А последние сто лет за этими воротами – улица красных фонарей, здесь живут и работают проститутки. Разительная перемена?
Лена только пожала плечами.
– Это только один пример того, как может меняться жизнь.
– Я не знаю, что будет дальше со всеми нами: с тобой, со мной, с Катрин, с моими детьми… Но я тебе обещаю – я буду тебя вспоминать.
– А мне больше ничего и не надо, – сказала Лена. – Я тоже не знаю, что будет со мной. Наверное, буду жить, как жила раньше. Я ведь жила вместе с мамой. Буду ходить на работу. Поеду куда-нибудь в отпуск… – Она закрыла глаза и чуть не заплакала. – Я даже представить себе не могу, что больше тебя никогда не увижу.
Они сидели, обнявшись, и в этот момент у них никого не было ближе друг друга. Оба понимали, что им необходимо расстаться, но сделать шаг – разойтись, разъехаться, разлететься, в один момент и навсегда – было, казалось, невозможно.
– Еще одно мне бы хотелось, – Лена подняла голову, выпрастываясь из объятий. – Пусть Катрин не думает обо мне плохо. Не сомневаюсь, что она каким-то чутьем знает, что ты сейчас со мной. Тебе нелегко будет оправдаться! – Лена уже почти шутила. Шутила и сдерживалась изо всех сил. Вот еще секунда. Еще… Но все-таки она должна выйти из машины и уйти.
Серж в первый раз за все это время усмехнулся – невесело, кривовато. Сзади них темнел громадой мусорный бак, но они его не замечали. Они смотрели вперед, где через Большие бульвары лежала освещенная прожекторами арка ворот Сен-Дени. Они смотрели в ее черный пролет, и им обоим казалось, что неизвестная дыра – дорога жизни – засасывает их туда, в черную глубину, и вот они оба уже летят в этом звенящем потоке, но не вместе, а поодиночке, крича, вращаясь и переворачиваясь, в новую, отдельную друг от друга жизнь.
– Не обижайся на Катрин, – сказал Серж. – Я расскажу тебе, почему она немного странно вела себя во время вашего приезда.
Но Лене это было уже как-то все равно. Не то что уж совершенно все равно, но ведь любые странности Катрин ничего не могли изменить. И даже то, что Серж как бы оправдывал жену, даже облегчило ей расставание.
– Видишь ли, ты должна извинить Катрин. Она не любит именно русских.
Невозможно было не удивиться.
– Почему?
– Ну, вот так. – Серж развел руками. – Я ничего не могу с этим поделать. Так бывает. Одни не любят евреев, другие арабов… Катрин не любит русских. И особенно русских женщин. У нее есть на это свои причины.
Лене показалось, что она догадалась:
– У тебя уже был роман с русской?
Он отрицательно покачал головой:
– Не у меня. Отец Катрин пять лет назад женился на твоей соотечественнице. И все состояние – деньги, недвижимость – он переписал на свою новую жену. Катрин и наши дети оказались лишены наследства. Катрин из богатой наследницы превратилась в жену, которая живет на иждивении своего мужа. Она обожала отцовский дом здесь, в Париже, в котором провела детство. Она думала, что, несмотря на налоги, она сумеет сохранить его для наших детей. А тот дом, в Блуа, она на самом деле не любит. Просто делает вид, что ей там хорошо. Катрин парижанка до мозга костей. И во всем она, естественно, винит новую жену ее отца.
– Катрин с ним порвала?
– Нет, это же неудобно. Она не хочет показать, что ей так уж нужно наследство. Но к отцу теперь ездит не больше раза в год. Ну, а в лице своей мачехи огульно ненавидит всех русских женщин.
Лена подумала о себе: а она, будь она на месте Катрин, стала бы испытывать симпатию к русской мачехе?
– Та женщина, на которой женился отец Катрин, какая она?
Серж пожал плечами:
– В вас, русских, есть нечто, что привлекает. Я не могу сказать, что это такое. Это находится где-то глубоко, на подсознательном уровне.
И вдруг Лене после его рассказа пришла в голову странная мысль: если бы Серж вдруг захотел расстаться с Катрин и соединить свою судьбу с ней, с Леной, она бы с радостью вышла за него замуж. Но всю жизнь после этого чувствовала бы себя свиньей и заискивала перед его детьми. Она вздохнула:
– Пора прощаться. Пусть твоя жена не судит нас, русских, строго.
Она улыбнулась с чувством даже некоторого превосходства перед Катрин и поцеловала Сержа быстро, крепко. Выскочила из машины и побежала в сторону Больших бульваров.
– Лена! – крикнул ей вдогонку Серж. Она остановилась уже на углу. Ее хрупкая фигурка темнела на фоне ярко освещенной арки Сен-Дени. – Ты ведь не сердишься на меня? – крикнул Серж.
Лена молчала только одно мгновение.
– Я тебя люблю! – донесся до него ее голос. – Очень тебя люблю! – Ее фигурка скрылась за поворотом. Серж сел в автомобиль, концерт Пиаф закончился. Он выключил приемник. Ему показалось, что в наступившей тишине мотор его машины взревел, как самолет.
* * *Я по-хозяйски взяла себе плед, подушку и закрыла за собой дверь на террасу еще до того, как Маша впустила своего ночного гостя. У стены стояло кресло-качалка, мне ничего лучшего было и не надо. Приоткрытое окно комнаты, тоже выходившее на террасу, хоть и было занавешено шторой, мешало мне только видеть, но не слышать.
