Три секунды до - Ксения Ладунка
– Вот блин… Том, ты ударился?
– Совсем немного…
Он лежит на спине, и я, перекинув через него ногу, усаживаюсь ему на живот.
– Мое бьющееся сердце принадлежит тебе, – говорю, глядя ему в глаза.
– Как красиво ты говоришь… – отвечает Том и тянется рукой к моей щеке, касаясь ее.
– Просто я влюблена.
Он улыбается, поправляет мои волосы. Мне нравится смотреть на него сверху вниз, чувствовать какое-то превосходство. Словно я имею контроль над всем, что сейчас происходит.
– Малышка… какие же у тебя красивые острые плечи…
Том опускает руку, проводит пальцами по моей ключице. Едва притрагивается, но это – самое чувственное касание, которое когда-либо со мной случалось. Он доводит рукой до плеча, натыкается на лямку топа. Подцепляет ее и спускает на руку. Боже, какой он пьяный. Что он делает? От его прикосновений кружится голова. Это очень приятно, но это опасное удовольствие. Оно ранит.
Том делает то же самое на другом плече. Зачем? Я не знаю. Он поднимается пальцами к моей шее. Я тянусь за его лаской, к его руке, а потом медленно опускаюсь к лицу. Останавливаясь в миллиметре от его губ, я спрашиваю:
– Ты опять хочешь сделать мне больно?
Том перемещает руку с моей шеи вверх и зарывается пальцами в волосы. Говорит:
– Не в этот раз.
Я шумно выдыхаю и целую его. Сегодня его губы теплые и шершавые, немного влажные, но такие же мягкие, как и всегда. Секунду он медлит, а потом словно срывается с катушек. Надавливает рукой мне на макушку, сильнее прижимая к себе. Я впадаю в ступор, но на смену ему тут же приходит неконтролируемый порыв страсти. Мы целуемся развратно. Пошло. Том проникает языком глубоко в мой рот. Кусает мои губы. Облизывает их. Кладет свободную руку мне на ногу. Жесткие и холодные подушечки его пальцев скользят по тонкой коже моих бедер. Том медленно продвигается вверх – от колен до самых ягодиц. Задирает юбку и сжимает мой зад рукой. Я чувствую жгучее возбуждение и то, как между ног становится влажно. Я отрываюсь от него только для того, чтобы издать тихий стон и снова впиться в губы.
Запустив руки между наших тел, я вытаскиваю его рубашку из штанов и трогаю упругий пресс и грудь. Поверить не могу в то, что это и правда он, что я и правда касаюсь его тела. Мне слишком хорошо. Слишком. И мне мало. Мне мало поцелуя. Сейчас, в этом моменте, целуя его и лаская, я понимаю – мне всегда будет мало. Что бы между нами ни происходило, мне нужно больше.
Я чувствую что-то похожее на счастье. Чувствую, будто это последняя ночь на земле и все, что было до этого, горит в огне. Будто все изменилось навсегда. И никогда больше не будет прежним.
23
В небытии хорошо – там нет ни тревоги, ни боли. Ни радости, ни печали. Я просто плыву в темной бесконечности без мыслей и ощущений. Нет ничего лучше, чем чувство того, что тебя не существует. Мне спокойно. Но всегда наступает момент, когда приходится возвращаться.
Из мертвых меня поднимает странный звук. Я чувствую тошноту, отвращение ко всему миру и головную боль. С трудом открыв слипшиеся глаза, я понимаю, что лежу на кровати. Странный звук оказывается сиреной на будильнике, точно не на моем. Я пытаюсь издать хоть какой-то звук, но язык приклеен к небу, а рот покрыт слизью с прогорклым вкусом текилы и соли. Я облизываю сухие губы, когда справа от себя чувствую шевеление.
– Черт, – ругаются знакомым голосом. С трудом повернув голову, я вижу, как Том садится в кровати.
– Боже, – говорит он, пытаясь нащупать телефон где-то под одеялом.
Когда выключает будильник, я спрашиваю:
– Который час?
– Семь утра.
– Почему так рано?
– Мне надо в студию.
Преодолев себя, я поднимаюсь и тоже сажусь. Том держится за голову руками, уперев локти в колени.
– Зачем мы вчера так набухались? – спрашивает он.
– Не знаю, ты предложил, – с трудом отвечаю я.
– Я сейчас блевану, – говорит он и медленно встает, направляясь в ванную.
Я подавляю в себе приступ тошноты и решаю спать дальше. Опять коснувшись головой подушки, я вдруг вспоминаю все, что было вчера. Меня словно пинают в живот и выбивают из легких весь воздух. Мы с Томом целовались. Мы целовались, а потом… а потом я очнулась здесь. Я подскакиваю с кровати и бегу за ним, залетая в ванную.
– Том, как… ой, прости, – осекаюсь, застав его стоящим у туалета спиной ко мне и опирающимся рукой о стену. Я отворачиваюсь и слышу, как он застегивает ширинку и смывает.
Неловко глянув на него, я замечаю, как раздраженно он на меня смотрит. Сглотнув, я говорю:
– Как мы сюда попали? Я ничего не помню.
Он подходит к раковине, моет руки и тянется к зубной щетке.
– А я вообще ни черта не помню из вчерашнего вечера, – говорит.
– В смысле… то есть вообще ничего?
– Вообще ничего.
Я снова чувствую, как меня бьют, но теперь уже ножом в сердце. Том принимается чистить зубы.
– Нет, погоди… такого не может быть!
– Я же сказал, – бормочет он с пастой во рту.
– Нет…
Том метает в меня убийственный взгляд, и я осекаюсь. Наблюдая за тем, как он водит щеткой во рту, я чувствую, что сердце сжимается от невыносимой боли.
– Просто у меня такое в первый раз, – подбираю слова.
Том сплевывает и говорит:
– Не в последний, это уж точно.
– Что? – не понимаю я.
– Белинда, – он опирается руками о раковину, – выйди отсюда. Ты не видишь? Мне хреново.
До боли закусив губу, я говорю:
– Прости… – И закрываю за собой дверь.
Привалившись к стене, я устремляю взгляд в пустоту. После хлопка двери в ушах дребезжит тишина. Я сжимаю переносицу пальцами, пытаясь облегчить головную боль, но это не помогает. Не зная, куда себя деть, я иду в другую спальню и захожу в ванную комнату.
Одежда пахнет потом, спиртом и сигаретным дымом. Колготки порваны, а колени стерты в кровь. Все тело ломит. Я подхожу к зеркалу и замечаю на своей шее два темно-красных засоса, один под другим. Невольно касаюсь их рукой. Не помню, как они появились, не помню, что еще между нами было.
