Три секунды до - Ксения Ладунка
Мои губы потрескались и обветрились, а топ наполовину сполз с груди. Следы, оставшиеся от него, причиняют боль. Почувствовав к себе тошнотворное отвращение, я скорее скидываю на пол всю одежду. Захожу в душ и включаю воду; у меня больше не получается сдерживаться. Из горла вырываются рыдания. Я пытаюсь плакать беззвучно, но ничего не выходит. Всхлипы и стоны то и дело перебивают шум воды. Мне так больно, что хочется заорать и удариться головой о кафельную кладку.
Сжав до боли зубы, я скалюсь:
– Сраный мудак…
И бью кулаком в стену. Руку простреливает, и я вскрикиваю. Трясу ладонью, но боль не проходит, отчего я плачу еще сильнее. Ненавижу его. Всей душой ненавижу. Он целовал меня, лапал и поставил два засоса, а потом просто забыл об этом. Лучше бы я тоже все забыла…
С трудом успокоившись и помывшись, я выхожу в гостиную за чемоданом, но не успеваю ничего сделать. Из спальни вылетает Том, натягивая на себя футболку. Он держит телефон у уха и кричит:
– Твою мать, я работаю, ты можешь это понять или нет?!
Я цепенею и смотрю на него.
– Да мне насрать, Марта, ты слышишь, мне насрать! Я имею такое же право, как и ты!
От его крика меня начинает трясти. Том мечется по комнате и даже не замечает меня.
– Я этого не позволю, слышишь?! Это мой сын! Алло! Марта! Твою мать! – рычит Том и со всей силы швыряет телефон в стену. Он с треском ударяется, а я вздрагиваю и в страхе замираю.
Том гневно дышит, сцепляя руки на затылке, и принимается ходить туда-сюда. В какой-то момент он видит меня. Я растерянно смотрю на него, боясь хоть что-то сказать.
– Я пошел есть, – говорит он и проносится мимо меня, а потом исчезает за дверью.
Я сглатываю и оглядываюсь по сторонам. Что это было? Постояв на месте еще некоторое время, я все-таки смелею и подхожу к телефону. Подбираю его с пола и разглядываю треснувший экран. Нажимаю на него пальцами и вижу заставку – обложку альбома Pink Floyd “The Dark Side of the Moon”. Немного помедлив, я кладу телефон на столик у дивана и забираю в спальню чемодан.
Закончив со всеми делами, я собираюсь спуститься в ресторан, но замираю в гостиной, услышав звонок своего телефона. Кроме матери, мне никто никогда не звонит, так что мне ужасно не по себе, но я все-таки смотрю в экран.
Скифф.
Я сглатываю, колеблюсь, но все-таки отвечаю:
– Да?
– Сегодня в «Голден Булл» в десять вечера, – говорит он. – Это клуб в Джинглтауне.
– Послушай, я не в городе… Мы можем встретиться в другой день?
– Мне нет дела то того, где ты, – выплевывает он. – Сегодня в десять в «Голден Булл», или ты знаешь, что будет.
Он сбрасывает, а я опускаюсь на диван и чертыхаюсь. Дерьмо… как же я надеялась, что он отстанет от меня, и я забуду обо всем этом. Сегодня в десять… Я оглядываю огромный роскошный люкс, побывать в котором посчастливится далеко не каждому. На самом деле мне плевать и на этот номер, и на тот личный самолет, которым мы сюда летели, и на дорогущий телефон, который Том с легкостью разбил и даже не удосужился поднять. На дорогую еду, на брендовые вещи… все это неважно и ненужно, ведь у меня есть дешевый заменитель всего этого сразу. Я не могу его лишиться, просто не могу…
Из мыслей меня выдергивает звук открывающейся двери и мужские голоса. Из коридора в номер заходит сначала Том, а потом мой отец. Они разговаривают, и лица у них совершенно невеселые. Увидев меня, они замолкают, а я вспоминаю о засосах на шее и тут же пытаюсь прикрыть их волосами.
– Привет, пап, – говорю.
Том проходит вглубь комнаты, отец говорит:
– Привет.
Я смотрю на него, и у меня возникает идея.
– Папа, – сходу начинаю я, – можно тебя кое о чем попросить?
– Конечно, Бельчонок. Но сначала мне нужно с тобой серьезно поговорить.
Нахмурившись, я наблюдаю, как он садится рядом со мной на диван.
– Мне звонила твоя мать, – говорит отец.
От этих слов меня охватывает такой испуг, что по спине пробегает дрожь.
– И что? – напираю я, решив, что лучшая защита – это нападение.
– А то, что она мне все рассказала.
– Рассказала о чем? – перебиваю. – О том, что избила меня так сильно, что я плевалась кровью?!
– Ну-ка не кричи! – рявкает он. – Считаешь, она сделала это просто так?
– Да какая разница! Просто тебе всегда было плевать на то, что она меня бьет!
– Она нашла у тебя наркотики, Белинда!
Меня бросает в холодный пот, дыхание сбивается, руки дрожат. Он не должен узнать, что я употребляю. Господи, он не должен узнать. По крайней мере, не таким образом.
– Какие наркотики, пап?! О чем ты вообще?!
– Что ты из себя идиотку строишь! – орет отец, подаваясь ко мне. – Или я похож на дурака?! Белинда, я не хочу на тебя кричать, хочу поговорить с тобой нормально, – добавляет он уже спокойнее.
Я смотрю отцу в глаза и медленно сгораю от непереносимого стыда. Если он узнает, то окончательно разочаруется во мне. Я потеряю остатки его доверия и любви окончательно и бесповоротно.
– Да я правда не понимаю, о чем ты говоришь, – отчаянно выдыхаю, – прости, прости, пожалуйста… Я больше не буду кричать. Позволь рассказать. Я напилась, пап, очень сильно, это правда было ошибкой, и больше я так делать не буду… Но я никогда не употребляла наркотики! – Глаза намокают, а щеки краснеют. – Я не понимаю, почему должна оправдываться за то, чего не делала…
– Делала или не делала… Белинда, ты была пьяна, и матери пришлось тащить тебя до дома!
– Тебя вообще там не было, пап! Ты вообще не можешь знать, какой я была и что со мной случилось… – всхлипываю я. – Она избила меня! Посмотри на мое лицо! – тыкаю я пальцем в остатки синяков. – Она сделала это две недели назад! Две недели тебе было плевать! Не делай вид, что тебе есть дело, ведь ты даже не подумал вернуться в Америку, чтобы что-то сделать… Даже не смей мне что-то предъявлять!
Я начинаю плакать навзрыд, и отец моментально приходит в замешательство.
– Вы просто ненавидите меня, вы оба, – бьюсь я в истерике, закрывая лицо руками.
– Только не плачь, я тебя прошу, – вздыхает отец. – Кто тебе сказал, что я ненавижу тебя? Ну что за ерунда?
Отец неуверенно придвигается ко мне и едва
