Анита Шрив - Прикосновение
Джефф, выполняя обязанности хозяина, увлеченно обсуждает с матерью Сидни, как лучше всего добираться на машине из Западного Массачусетса в Портсмут. Сидни знает истинную причину живого интереса Джеффа к этой теме. Это делается для того, чтобы, когда Бен наконец спустится к обеду, Джефф мог сделать вид, что не заметил его.
Застеленный белой льняной скатертью и уставленный розами стол просто очарователен. Наряды гостей несколько дороже, чем обычно. Белые рубашки, закатанные рукава, никаких галстуков. Сидни видит на ногах Джеффа шлепанцы. Это может быть связано с тем, что он оставил свои новые туфли в «спальне мальчиков». Он теперь ни за что не войдет в эту комнату.
Туфли Сахира не заметить невозможно: темные, до блеска начищенные башмаки на толстой подошве. Они напоминают Сидни о мужчинах пятидесятых годов, когда дорогие туфли считались признаком благородного происхождения.
Бен, шаркая, спускается вниз по лестнице. Он выглядит так, как будто только что прибыл с важной деловой встречи и всего на несколько минут опаздывает на менее важное мероприятие. Он принял душ, переоделся и, спускаясь по лестнице в столовую, закатывает рукава. Он пропустил репетицию, странную безжизненную пьесу, в которой главные действующие лица обращались к белому дивану с заученными короткими фразами. Постановке не хватало хореографии, освещения, драматичности. Джефф вообще казался деревянным, как будто происходящее было вовсе не его идеей. Сидни это раздражало, но она не подала виду и при поддержке Айверса попыталась компенсировать недостающие эмоции нервным смехом. Она не смогла бы объяснить, что именно их так насмешило. Анна Эдвардс, сидя на диване напротив, поминутно вздыхала, как будто досадуя на шалости детей.
Зрение Сидни раздваивается. Одна камера наведена на Бена, вторая на Джеффа, все еще поглощенного разговором с ее матерью, все еще усиленно игнорирующего присутствие вновь прибывшего. Джули, одетая в элегантное черное платье с глубоким вырезом на спине, вскакивает и обнимает Бена. Мистер Эдвардс представляет его священнику и родителям Сидни, которые улыбаются и кивают своенравному брату в знак приветствия. Анна Эдвардс отчаянно машет Бену, чтобы он садился рядом с ней. Человеку несведущему могло бы показаться, что жених здесь Бен, а вовсе не Джефф.
Джефф больше не может делать вид, что очень занят. Он оборачивается и мутным остановившимся взглядом смотрит на Сидни.
Обед подает женщина в черных брюках и белой блузе. На столе в крепких глиняных горшках появляется рагу из омаров. Вряд ли горшки прибыли с Эмпории. Аромат роз на столе смешивается с влажным морским воздухом, порождая дурманящий эфир, как будто специально закачанный в столовую.
Сидни остро ощущает присутствие Бена по одну сторону от нее, а Джеффа по другую. Она едва дышит, чтобы ее тело случайно не вышло за отведенные ему узкие рамки. Она не решается коснуться Джеффа, хотя подобный жест был бы вполне естественным и даже желательным. Теперь он кажется ей неуместным, поскольку может напомнить Бену о причине сегодняшнего собрания, что, в свою очередь, может напомнить ему о разрыве с братом, о долгих месяцах уязвленных чувств.
О том, чтобы коснуться Бена, не может быть и речи.
Иногда Сидни кажется, что она перестает ориентироваться в происходящем, что она уже не так наблюдательна и сообразительна, как прежде, что в течение последнего года незаметно для себя она все чаще заменяла интеллект эмоциями. В моменты просветления она спрашивает себя, не ошиблась ли.
Мистер Эдвардс поднимается и предлагает тост.
— Сегодня, — начинает он, — мы добавляем новую главу к истории этого замечательного дома. Это радостная глава, потому что она вводит в нашу семью очаровательную и всеми нами любимую Сидни Скляр. Нашему сыну очень повезло. В идише есть слово, в дословном переводе означающее «обречены быть вместе». Надеюсь, я произнесу его правильно. Beshert. — Мистер Эдвардс поднимает бокал. — Beshert, — повторяет он.
Гости поднимают бокалы и повторяют это слово. Миссис Эдуарде выглядит печальной. До Сидни, наверное, ни один еврей никогда не входил в совладение домом, пусть даже такое косвенное и незначительное. Сидни мучает еще один вопрос: действительно ли они с Джеффом обречены быть вместе? Что или кто их на это обрек? Замысловатое стечение обстоятельств, поместившее Джеффа на веранду в тот самый момент, когда Сидни возникла из волн? Кто поверит в подобную невидимую руку? Получается, Дэниел должен был умереть, чтобы исполнилось предназначенное? Какой жестокий, безразличный и капризный бог мог допустить подобное? И с какой целью?
Джефф не поднимается, чтобы поблагодарить отца. Неловкое молчание затягивается.
Айверс встает и обрушивается на жениха. Он информирует невесту, пока еще не поздно отменить свадьбу, о некоторых малоизвестных фактах из жизни Джеффа Эдвардса. Жених, разоблачает Джеффа Айверс, однажды помочился на статую Джона Гарварда, проиграв в Кембридже захватывающие дух дебаты относительно деятельности НАТО. Когда он был задержан и предстал перед дисциплинарным комитетом своего собственного колледжа (Браун), все члены этой организации встали и встретили его появление аплодисментами. Айверс также желает уведомить Сидни о том, что однажды ее жених впал в состояние благоговейного транса, граничащего с духовным просветлением. Это произошло во время просмотра телевизионной трансляции соревнований по синхронному плаванию во время последних летних Олимпийких игр. Джефф заявил, что это «поистине тяжелый» вид спорта. И наконец, известно ли Сидни, что ее будущий муж втайне от нее предается азартным играм? Однажды он поставил на то, что «Янки» выиграют в плей-офф у «Сокс» с разницей в четыре забега. Учитывая эти непростительные прискорбные недостатки, Айверс рад и счастлив менее чем через двадцать часов препоручить своего друга заботам Сидни. А если кого-нибудь интересует счет того матча, Бостон выиграл со счетом 3:0.
Речь Айверса встречают аплодисментами, и он садится на место.
На второе подают тайских креветок. Джефф так сосредоточился на еде, что стал похож на ресторанного критика. Сидящий по другую руку от Сидни Бен то и дело тянется к стакану с водой и изучает собравшихся. Это напоминает Сидни день, когда в доме впервые появилась Виктория и Бен взирал на разворачивающуюся перед ним картину с высоты лестничной площадки.
Благодаря состоявшемуся недавно разговору с мистером Эдвардсом Сидни не может не думать обо всех тех людях, которые, возможно, десятки и сотни раз обедали в этой самой комнате. Монахини в темных одеяниях (должно быть, им было очень холодно зимой). Литератор (за его обеденным столом, видимо, собирались высокопоставленные граждане с невообразимо длинными именами — Эдвард Эверетт Хейл[31] и Джон Гринлиф Уиттиер[32]?). Незамужние матери со своими младенцами (или к тому моменту, как матери поднимались с постели, дети уже исчезали?). Марксисты (они тоже устраивали обеды или считали это буржуазным пережитком?). А как насчет драматурга? Или художника с тремя сыновьями на фронте? Сидни видит, как он одиноко сидит за столом, все остальные стулья свободны, а бескрайняя поверхность вишневого или красного дерева устлана картами Рейнской области и Бельгии. И еще была вдова с дочерью. Нет, решает Сидни, вряд ли они ели в столовой. Если они и обедали вместе, то за кухонным столом под доносящиеся с улицы крики журналистов.
