Анита Шрив - Прикосновение

— Не вздумай когда-нибудь выходить замуж в розарии. Поднимется ветер, и ты будешь праздновать среди голых торчащих палок.

— Я пришла, чтобы поблагодарить вас.

— Я получил возможность похвастаться, — улыбается мистер Эдвардс. — Разве ты не знала, что все садоводы в душе хвастуны?

Сидни улыбается.

— Я рад, что вы женитесь здесь, — говорит он, на этот раз указывая на дом. — У этого здания такая богатая история. Присядешь на минутку?

Сидни ясно, что мистеру Эдвардсу необходимо присесть.

— Охотно, — говорит она.

Небольшой метелкой он старательно обметает каменную скамью.

— Тебя интересует история? — спрашивает мистер Эдвардс, отряхивая комочки грязи с брюк.

— Отчасти, — кивает Сидни.

— У этого дома удивительная история. Я побывал в библиотеке, местном историческом обществе и все такое. Это стало моим хобби. Конечно, у любого старого дома непременно есть своя история, но у этого она богаче, чем у других. Здесь жило множество семей, шесть, семь, восемь… Ты знала, что изначально он был построен как женский монастырь?

Сидни удивлена. Она скашивает глаза в сторону старого дома. Ее внимание привлекают окна спален. Монашеские кельи?

— Какой-то франко-канадский орден из Квебека. Двадцать сестер. Созерцательный орден.

— Здесь для этого идеальное место.

— Тут разразился скандал вокруг священника и молоденькой послушницы. — Мистер Эдвардс замолкает и качает головой. — Иногда мне кажется, что, кроме дат, в мире ничего не меняется.

Сидни чувствует, как сырой и прохладный ветер овевает ее обнаженные руки. Листья на розовых кустах, темные и глянцевые, как будто вибрируют в струящемся воздухе.

— После скандала, а мы можем только догадываться о том, что явилось его причиной, — продолжает мистер Эдвардс, — дом был продан издателю литературного журнала в Бостоне. О нем я знаю мало. Известно только то, что его дочь основала здесь приют для незамужних матерей, что, судя по всему, вызвало еще один скандал. Не могу себе представить, чтобы незамужние матери могли кого-нибудь побеспокоить, но жители деревни попытались их выселить. Считалось, что их присутствие подрывает нравственность местных молодых женщин.

Сидни опять поднимает глаза и смотрит на окна спален на втором этаже. Сначала монахини, потом незамужние матери. Дети, наверное, много детей, родившихся в этих комнатах.

— А что делали с младенцами? — спрашивает она.

— Не знаю. Полагаю, их отдавали на усыновление. Подобие трудно себе вообразить, не так ли? Забрать у женщины ее ребенка! И все же, возможно, в те дни это было предпочтительнее, чем быть выброшенной на улицу.

Сидни кивает.

— Местные жители, наверное, преуспели в изгнании незамужних матерей, потому что в 1929 году в документах упоминается заброшенный дом, проданный некоему Бичеру, который, как мне кажется, занимался печатанием марксистской литературы, посвященной образованию профсоюзов. Она предназначалась для рабочих на текстильных фабриках в Эли Фолз. У меня есть экземпляр листовки, которую они выпускали. Я нашел ее в магазине редких книг. Довольно интересное чтиво. Фанатичное и остроумное одновременно. Необычная комбинация. Похоже на гибрид «Дэйли уоркер»[27] и «Нью-Йоркер»[28]. — Мистер Эдвардс кладет перчатки, которые он до сих пор держал в руках, на скамью. — И опять-таки, как мне кажется, именно здесь произошло нападение ку-клукс-клана на группу марксистов и один из ее членов был убит.

— Убийство? Здесь?

— Ты не знала, что ку-клукс-клан проник так далеко на север, не так ли? Вскоре после этого Бичер бежал. Дом был заложен (это, должно быть, произошло в 1930 году) и куплен женщиной, которая впоследствии стала драматургом. Она жила в Нью-Йорке, а здесь проводила лето. Тебе о чем-нибудь говорит имя Вивиан Бертон?

Сидни качает головой. Мистер Эдвардс наклоняется вперед и обрывает со стебля отцветший цветок.

— По ее пьесам ставили спектакли на Бродвее. Она владела домом до самой смерти в 1939 году. Затем он перешел к семье по фамилии Ричмонд. Похоже, дом порождал не только скандалы, но и таланты, потому что этот самый Ричмонд по имени Альберт писал картины в технике тромплей[29]. Он был именно живописцем, а не декоратором.

— Обман зрения, — говорит Сидни, которая теперь значительно лучше разбирается в натюрмортах, чем год назад.

— Вот именно. Он создавал совершенно немодные, но очень хорошие картины в стиле Харнетта и Пето[30]. Одно из его полотен висит в художественном музее в Бостоне. Я уже давно собираюсь пойти взглянуть, но все времени не хватает.

— Давайте как-нибудь сходим вместе, — предлагает Сидни. — А потом пообедаем.

— Прекрасная идея, — с энтузиазмом соглашается мистер Эдвардс.

Следует пауза, во время которой каждый из них думает о будущем. О будущем, в котором их ожидают совместные обеды, прогулки и продолжительные беседы.

— Так вот, — этот художник, Ричмонд, — продолжает мистер Эдвардс. — Он проводил на Вторую мировую войну троих сыновей. Он был слишком стар, чтобы воевать, но у него были сыновья. Возможно, одна дочь. Столько приходится слышать о материнском горе, но мало кто думает об отцах.

Сидни молчит. Она пытается представить себе отца, который отвозит на вокзал сначала одного сына, потом другого, затем еще одного, провожая их в Европу или на Тихий океан и не зная, вернутся они или нет.

— Сыновья вернулись? — спрашивает Сидни.

— Не знаю, — говорит мистер Эдвардс. — Дом не перешел ни к одному из них, но это вовсе не означает, что они погибли. Это было бы ужасно — потерять троих сыновей, как ты думаешь?

— Страшно себе представить.

— После этого дом приобрели некие Симмонсы. Они пользовались им исключительно как летней резиденцией. Вынужден отметить, что они его очень запустили. Затем в восьмидесятые годы его купил пилот авиалиний «Вижен». Ты слышала о той катастрофе?

— Да.

— И я, то есть мы с Анной, приобрели этот дом у вдовы. Я не люблю наживаться на чужом несчастье, но его все равно кто-нибудь купил бы. Я утешаю себя мыслью, что мы о нем заботимся как можем.

— Дом изумителен, — говорит Сидни. — Он мне всегда нравился. Не уверена, что теперь смогу воспринимать его, как прежде.

— Теперь ты станешь частью истории этого дома. — Мистер Эдвардс, похоже, произносит это с чувством изрядного удовлетворения.

— Но и вы тоже, — указывает на очевидное Сидни.

— Сидни, ты счастлива? — неожиданно спрашивает он.

Сидни изумлена.

— Да, — отвечает она, прижав руку к груди. — Я надеялась, это заметно.