Наталья Потёмина - Зачем тебе любовь?
– Давай я тебе перезвоню.
– Лена! Не вешай трубку, – заорала мать.
– Ну что еще?
– Лена, тебе надо.
– Мама, я не могу!
– Тебе надо, Лена!
– Мама, у меня нет сил...
– Вот и хорошо, Ленуся, – непонятно чему обрадовалась мать, – заодно и помолишься.
– Давай в другой раз. Пожалуйста! – сделала последнюю попытку Ленка. – Мне сейчас это не ко времени.
– Лена, тебе надо! – настаивала мать. – Тебе обязательно надо! А сама ты туда не выберешься. Вспомни все свои беды! Неспроста все это, Лена, ох, неспроста!
Ленка считала себя не очень верующим человеком и жутко раздражалась, когда мать чуть ли не силком тащила ее в храм и заставляла совершать там какие-то непонятные обряды, но на этот раз ее вдруг проняло, и неожиданно для себя она согласилась.
Договорились встретиться на Китай-городе. И только подъехав к станции, Ленка спохватилась, что они не решили, на каком из многочисленных выходов будут ждать друг друга. Ленка наугад прошла до головы Ногина, потом вернулась в центр зала, пропустила пару-тройку поездов и собралась было уже выйти на улицу, как подъехал очередной состав и Ленка увидела мать.
На ней был старый Ленкин плащ и какой-то глупый платочек в клеточку, да и сама мать была какая-то щуплая и неожиданно постаревшая. Ленку что-то больно кольнуло в бок, непонятное чувство стыда и необъяснимой вины накрыло ее душной волной и тут же отпустило. Мать шла ей навстречу и почему-то тоже виновато улыбалась.
– Я думала, что мы разминемся, – сказала она и поцеловала Ленку в щеку.
– Я тоже так думала, – ответила Ленка, и они молча направились к выходу.
Маленькая красная церковь стояла у самого выхода из метро, и когда они вошли внутрь, там уже было негде яблоку упасть.
– Долго нам здесь? – раздраженно спросила Ленка.
– Сколько выстоим, – успокоила ее мать.
Ленка прислонилась к холодной каменной колонне и огляделась. Публика была разношерстная, но, к Ленкиному удивлению, старушек, которые обычно недовольно на нее зыркали, было совсем немного. Большинство приходилось на верующих молодого и среднего возраста. Рядом с храмом возвышалась громада здания администрации президента, и сейчас среди общей серой массы выгодно выделялись солидные мужчины в дорогих костюмах и тетки с задорными, намертво залаченными челками.
Мать принесла свечи и встала рядом.
Ленка не любила ходить в церковь накануне больших праздников. Общая молитва не только не вдохновляла ее, а напротив, сковывала. Она вообще боялась толпы, и к тому же ее внезапно мог охватить еще и приступ клаустрофобии. От близости чужих человеческих тел, нехватки воздуха, тесноты личного пространства, ограниченной видимости и множества не пойманных, но спиной ощущаемых взглядов Ленке всегда становилось тяжело и очень неспокойно.
Еще неудобнее было ходить в храм не одной, а с кем-то за компанию. Тягостная обязанность общаться друг с другом в перерывах между молитвами раздражала Ленку и не давала ей войти в то единственно верное состояние, при котором на нее сходило какое-то странное трехглавое чувство одновременного унижения, страха и любви.
Она отрывалась от компании, пряталась и, только оставшись в полном, неприкасаемом одиночестве, могла наконец расслабиться и сосредоточиться на своих мыслях. И сразу ком подкатывал к горлу, влажнели ладони, слезы сами начинали струиться из глаз неуправляемо и обильно. В этот момент подбегала подруга, и вставала рядом, и старалась заглянуть в лицо, и Ленка уже не в состоянии была ни думать, ни чувствовать, а только пыталась неимоверными усилиями воли остановить этот неудержный поток, чтобы никто, не дай бог, не заметил.
У алтаря началось какое-то волнение, тихий рокот быстро прокатился по рядам, и тут же воцарилась тишина: началась служба.
Ленке из-за колонны почти ничего не было видно. Но она хорошо слышала и монотонный голос батюшки, и вторившее ему жалостное пение хоров, и неясный шепот молящихся.
В храме было душно, пылали свечи, слепило золото икон, и отовсюду: с темных прокопченных стен, с громоздких раскрашенных колонн, с высоких купольных сводов – на Ленку взирали строгие равнодушные лики. И ей впервые стало страшно от сознания того, что ей всей жизни, и прошлой, и настоящей, и будущей, ни за что не хватит, чтобы выпросить, вымолить, вытребовать у них прощенье и поверить в себя, и пообещать, и больше уже никогда не возвращаться на тот путь, который никуда не ведет.
Чтобы не зарыдать, Ленка изо всех сил вжалась спиной в колонну и закрыла глаза. Позже она не смогла вспомнить, что она чувствовала в этот момент, о чем думала и сколько времени простояла так, обессиленная и обездвиженная. Но неожиданно кромешная тьма ее опущенных век вдруг высветлилась и забелела каким-то ярким, нездешним светом. Ленка не удивилась, не испугалась и не открыла глаз, а, напротив, зажмурила их крепче, и все вглядывалась, и вглядывалась в эту искрящуюся бесконечную даль, и не видела ни дна ее, ни края.
Впервые в жизни она ощутила такой покой, такую мощную незаслуженную защиту, родственную, свалившуюся на нее с неба заботу, что лицо ее от новых, непривычных чувств на мгновенье скорчилось некрасиво и тут же расслабилось. От гнетущей невысказанной благодарности черты ее смягчились, расплылись и словно помертвели. Платок соскользнул с головы и упал на плечи, губы затряслись, колени подломились, и Ленка с тихим, чуть слышным стоном сползла по стене прямо на пол.
Очнулась она только на улице. Два бравых помощника президента стояли возле нее в почетном карауле, а рядом, причитая и заламывая руки, суетилась мать.
О возвращении в храм не могло быть и речи. Снова ставить ни в чем не повинных людей на уши Ленке не хотелось. Она сидела на скамейке у троллейбусной остановки, сосала валидол и думала, что делать дальше.
Было поздно, транспорт не ходил, метро не работало, и даже частники стремглав проносились мимо, не реагируя на Ленкину мать, успевавшую в перерывах между стенаниями еще и голосовать. Один из добровольных помощников предложил Ленке довезти ее на своей машине до дома, но она вежливо отказалась и, наорав на мать, которая изо всех сил пыталась предоставить ее заботам интересного во всех отношениях мужчины, одна пошла в сторону Старой площади.
Пройдя мимо Политехнического музея, она вышла на Лубянку, миновала безлюдную Сретенку, под желтые светофоры перебежала Садовое кольцо и оказалась на бескрайнем проспекте Мира, на другом конце которого торчал финишный кафельный флажок Музея космонавтики.
Куда я иду, спрашивала себя Ленка. И сама себе отвечала: домой.
До дома Малыша она добралась только часам к четырем ночи. Открыла своим ключом дверь и сразу прошла на кухню, чтобы поставить чайник. То обстоятельство, что его, в общем-то, уже не было, совершенно выпало из Ленкиной памяти. В своем непредвиденном путешествии она продрогла до самых костей и единственное, о чем мечтала, это о горячем чае и теплой спине Малыша. Сейчас приду, думала она, и расскажу ему, как все было на самом деле.
