Помощница и её писатель (СИ) - Шнайдер Анна
— Ты говорил, что даже кота не заводишь, потому что опасаешься не привязаться к нему… — напомнила я Олегу: мне показалось, что я вижу противоречие в его объяснении. Если бы он хотел научиться привязываться, он бы завёл животное, разве нет?
— Опасаюсь, — подтвердил Олег, кивнув. — А ты на моём месте не опасалась бы? Но в итоге я же взял Бегемота. Не могу сказать, что чувствую к нему что-то особенное, возможно, ещё слишком мало времени прошло. Но я однозначно не хочу с ним расставаться и относить обратно в котокафе. Помнишь, мы говорили с тобой про любовь? Когда ехали на корпоратив.
— Помню.
— Я ещё спросил у тебя, что можно сделать критерием любви и привёл несколько примеров под твоё описание, когда очень хочется сказать, что никакой любви там нет. В общем, я тогда не договорил немного… Дело в том, что ты, рассуждая с точки зрения обычного — читай «психически нормального» — человека, упоминала то, что является для меня эмоциональной привязанностью. Да, тем, что у меня пока ещё плохо получается. Но я рассуждаю иначе, и для меня любовь — это выбор.
— Выбор? — повторила я почти бездумно, не понимая, о чём говорит Олег.
— Выбор, — кивнул он. — Скорее всего, звучит не очень романтично, но как есть. Начиная отношения с другим человеком, ты делаешь выбор в его пользу, учитываешь его интересы, мнение, недостатки и достоинства. Если ты знаешь, что этот человек не приемлет измены, ты не станешь изменять — потому что сделал выбор и не хочешь причинять ему боль. Даже если сам не видишь в подобном поведении ничего страшного. Если ты знаешь, что человеку нужна от тебя честность, равноправие и забота — ты будешь давать ему именно это, даже если тебе самому не нужна честность в таком же количестве. Понимаешь, о чём я говорю, Нина? Я, как и в случае с котом, хотел бы попробовать. Для меня пока что основа наших отношений — это мой выбор. Возможно, и я надеюсь на это, в результате появится что-то ещё. То, что я называю эмоциональной привязанностью.
— А если не появится? — выпалила я и вытерла ладонью повлажневшие глаза. Несмотря на то, что Олег сказал: «Звучит не очень романтично», я отчего-то растрогалась. Может, от тона его спокойного и серьёзного голоса? А может, из-за того, что романтичности я переела ещё с Максимом и Андреем, и «выбор» звучал для меня гораздо перспективнее.
— Я постараюсь, чтобы появилось, — ответил Олег, и я даже слегка улыбнулась. Ну разве можно такое обещать? Любовь же сама собой приходит, а не…
Впрочем, это ведь про «нормальных» людей, когда само собой. А что, если у Олега может быть только по-другому? Только вот так, когда сначала — выбор и рассудок, а потом уже сердце и душа.
— Мне нужно подумать, — прошептала я через пару минут напряжённого молчания. — Я не могу так сразу… Это сложно.
— Я понимаю. Конечно, думай. Я даже могу тебя не тревожить некоторое время, сам со всей работой справлюсь, а ты отдохни. Позвонишь, когда примешь какое-то решение. Договорились?
— Да, — я вздохнула. — Договорились.
81
Олег
После разговора с Ниной при понимании, что сделал всё возможное, у Бестужева осталось ощущение внутренней опустошённости. И только ближе к вечеру, пробив наконец собственный ступор и написав несколько страниц пусть и сырого, но текста, Олег осознал, что это за опустошённость.
Впервые в жизни он открыл часть своей души не врачу, а другому человеку. Точнее, человеку, которого хотелось сделать своим. Чтобы вместе работать над книгами, ходить в магазины, обсуждать что-нибудь, праздновать Новый год, 23 февраля, 8 марта и прочие праздники.
Олегу и правда хотелось изменить свою жизнь подобным образом — он Нине ни капли не соврал. И он верил в то, что у него получится. Да и врач твердил ему об этом уже много лет — что совсем не обязательно отказываться от близких отношений из-за опасений не привязаться в достаточной степени. Говорил, что у Олега получилось уже столько всего, вполне может получиться и семья. Но Бестужев, натыкаясь на улицах на парочки с колясками, пытался представить себя отцом… и впадал в эмоциональный ступор. Какой женщине будет приятно, если её муж окажется равнодушным к их ребёнку? Да Олегу и самому будет жутко узнать о себе подобное. И он не рисковал. Да и не с кем было — не попадалась ему такая женщина, с которой захотелось бы попробовать рискнуть.
И вот, наконец — попалась. Но у Нины столько комплексов и традиционных представлений о том, какой должна быть жизнь, что она вполне может отказать Олегу. Тем более, что она натерпелась и от бывшего мужа, и от Герасимова-младшего, а тут, получается, надо изначально ввязываться во что-то очень сомнительное и нестандартное. Захочет ли Нина этим заниматься? Олег не знал. Но он знал, что сказал и сделал всё, что мог — остаётся только ждать.
Ожидание немного скрашивалось общением с Машей, которая очень расстроилась, узнав от мамы, что на Новый год они всё же не пойдут к Олегу в гости. Нина спросила разрешения, можно ли соврать и сказать, что Бестужев приболел — иначе, мол, Маша не отстанет, — и он согласился. Интересно, если Нина примет отрицательное решение, она будет врать дочери, что он умер? Или что-то другое придумает? Олег даже не представлял.
Чтобы отвлечься, он старался работать как можно больше, и в итоге к 31 декабря написал столько текста, что решил — хватит сидеть дома, а то на заднице скоро трудовой мозоль вырастет. И остеохондроз начнётся.
Поэтому Олег собрался и ближе к вечеру отправился в центр города, решив, что прогулка в новогоднюю ночь — то, что ему нужно.
Но у судьбы вновь оказались свои планы.
82
Нина
Олег задал мне задачу со звёздочкой.
Серьёзно, я не мучила свой мозг с той же напряжённостью уже миллион лет. Даже решение насчёт Андрея с его настойчивостью казалось мне теперь сущей ерундой, сравнимой с таблицей умножения, а вот то, что вывалил на меня Олег — это грёбаные интегралы как минимум. А то и ещё что-нибудь похлеще из курса высшей математики, который был у меня на первом курсе института и максимально действовал на нервы.
Меня шатало то туда, то обратно. Порой я думала — а почему бы и не попробовать? А потом вспоминала всё прочитанное про диссоциальное расстройство личности, ужасалась и приходила к выводу, что мне оно не надо. Серьёзно, Нина, тебя два мужика уже искалечили, как могли, зачем тебе третий? Живи, как жила, дочку воспитывай. От Олега увольняйся и в редакцию возвращайся — правда, лучше в другое издательство, наверное, — книжки делай и думать забудь о личной жизни. Не для тебя она, неужели ты ещё не поняла? То козлы, то психи попадаются. Хватит уже, успокойся! Лучше вибратор себе купи.
Но не получалось успокоиться. Тем более, что однажды я, заметив, как Маша, хихикая, увлечённо с кем-то переписывается, поинтересовалась, кто там на проводе, и услышала неожиданный ответ:
— Олег!
— К-какой Олег? — уточнила я, от шока начав заикаться.
— Твой писатель, мам! — с улыбкой сказала дочь, не отрываясь от телефона, а через секунду, засмеявшись, повернула ко мне экран.
Чёрт. Я не удержалась от улыбки, потому что на фотографии в позе «почеши мне пузо, ну что тебе стоит, ну почеши, а?» развалился Бегемот. И не где-нибудь, а прямо на рабочем столе Олега, разметав большими пушистыми лапками все его ручки и бумажки.
Подпись к фотографии гласила: «Мохнатая и наглая колбаса».
Господи, что же это делается-то, а?
Теперь я понимала, по какой причине Олег вёл себя с Машей подобным образом. Ни один мужчина не стал бы так себя вести! Нормальный мужчина, который понимает, к чему может привести поощрение чужого ребёнка. Маша привязывалась к нему! Но Олег — не её папа, он просто… да хрен знает, кто он! «Мой писатель» — самое приличное, что я могла сказать по отношению к подобному его поведению.
Думала даже тем же вечером написать Олегу и попросить перестать поощрять Машу, но… не смогла. Просить о таком — значит, давать намёк на то, что я приняла отрицательное решение. А я ещё ничего не приняла, я до сих пор сомневалась. И мой ребёнок, хихикая над фотографиями с Бегемотом, добавлял мне сомнений.
