Голод. Одержимые - Любовь Попова
— Она просто не в себе, — быстрит Данила, пока его глазки бегают, а он думает своим сгустком.
Он тянет ко мне руку за телефоном, но ловкий бросок кулака Макара, и пальцы Данила до меня даже не долетают.
Я поворачиваюсь к Макару, который стоит близко и быком дышит мне над головой.
— Василиса…
Я открываю приложение вк и подаю ему аппарат нужной стороной. Вот и все, милый. Хеппи Энда не будет. Ты все просрал. Ребенка. Меня. Нас.
Подтягиваю сумку и иду в сторону выхода.
Уже на стоянке меня хватает за плечо жесткая рука и бесцеремонно разворачивает.
— Почему ты не позвонила? — рявкает он. — Почему ты тянула? Я бы просто приехал и забрал тебя…
— Поэтому и не стала звонить… — веду плечами, но он из рук меня не выпускает, трясет так, что клацают зубы.
— Куда ты, бл*ть, собралась?! Ты думаешь, что я отпущу тебя в таком состоянии?!
— На свое посмотри! — кричу ему в ответ. — Возле тебя терся гей, почти трахнул твою задницу, разрушил твои отношения, а ты даже не просек. Если я причина твоей тупости, то я лучше уйду!
Хлесткий удар по щеке был ожидаем, потому что зарвалась. Никто не смеет обзывать Макара тупым.
А вот поцелуй, до трепета в душе нежный и ласковый, последовавший за насилием был сюрпризом.
Он ласкал мои обожженные ударом губы, он просил разрешения войти в мой рот. И я даю, даю последний раз себе и ему возможность ощутить сладость нашего поцелуя. Одержимость наших душ. Трусь об огромное желание его тела. Обнимаю за шею, и чувствую руки на спине. Они гладят, гладят, они тянут к себе, все ближе, но я отстраняюсь.
Делаю шаг назад.
— Ты просто нашла причину. Ты просто струсила…
— Для того, чтобы испытать разумный страх, мне потребовалось потерять часть себя…
— Я не отпущу тебя, я уже говорил тебе, — его голос. Он как всегда твердый, железобетонный, но сейчас как будто из-под стекла.
И чувства мои накрыло колпаком. И эмоций почти не осталось. Этот анализ не его вина, но его недосмотр. Пусть теперь сам и разбирается, а мне пора разобраться с тем, кто я есть.
Без Макара. Только я.
— Если любишь — отпустишь… — говорю, давлю на его давнишнее признание и делаю шаг. Назад. Из объятий.
Он прожигает взглядом, играет желваками. Ходуном ходит кадык.
— Ты все равно вернешься… Ты хочешь ребенка…
— Не сейчас, — говорю я и отворачиваюсь.
Иду по стоянке и вслед слышу:
— Про ориентацию Данилы откуда знаешь?
— Он спит с Пашей, — отвечаю уже не глядя и иду к остановке трамвая.
Когда-то это был мой любимый вид транспорта, а потом я познакомилась с Макаром. Стала ездить на крутых тачках и его крутом члене. И чуть не умерла. Я и сейчас чуть ли не умираю. Чувствую, что вокруг сгущается тьмой отчаяние и мысль о смерти уже не кажется такой глупой. Такой далекой.
Ведь это так легко, просто отпустить жизнь, махнуть ей рукой с криком: «А ебись оно всем конем».
И даже звук выстрела, который я слышу перед заходом в трамвай меня почти не отвлекает. Он всего лишь еще один знак, что Макар в моей жизни пока лишний. Пока я не стану хотя бы личностью, а не паразитом.
И я бы так и думала, может быть, легла бы в своей комнате в общежитии и придавалась привычному унынию. Поглаживала свой живот, разговаривая с умершим Малышом. Но судьба снова внесла свои коррективы, в виде Марка Синицына, который почему-то ногой выломал дверь нашей комнаты, пока все стояли и глазели на это представление.
Почему-то все мысли о собственной беде просто исчезли. В голове остался лишь душераздирающий крик:
— Дура!
Так не кричат мужчины, так кричат сумасшедшие.
Я срываюсь, бегу в спальню и вскрикиваю от ужаса и страха, когда вижу, как Марк снимает с петли Дашу.
Опускает ее на пол, снимает веревку и делает искусственное дыхание.
— Че стоишь?! — орет он, словно не своим голосом. — Скорую вызывай!
Рука к телефону. А его нет. Резко оборачиваюсь, стоит Паша. Белый, словно обмазался в муке. Уже приложил к уху телефон.
Я кидаюсь к Даше, слушаю сердце, проверяю пульс. Не понимаю. Просто не понимаю, зачем…
А Марк здесь. Он выломал дверь. Откуда он знал? И почему морда виноватая?
— Как ты здесь оказался? — задаю я вопрос. — Ты знал, что она соберется это сделать?!
— Не знал, но…
— Но…?
— Я подшутил над ней.
— Как подшутил…? Паша, где скорая?! — кричу я со злости и страха в сторону Паши. Тот отчитывается коротко:
— Едут. Пять минут.
— Что ты сделал? — толкаю я этого спортсмена. — Что ты сделал с Дашей!? Она никогда бы не стала! Не стала, понимаешь?! Это я могла… А она сильная!
Марк молчит всего несколько секунд, а потом как на духу.
— Я трахнул ее, сфотографировал и слил фотки в студ. сеть.
Меня парализует. Мне вышибает ударом воздух. Меня трясет. Это просто…
— Уходи… Я даже знать не хочу, о чем ты думал и молись, чтобы люди Черкашина тебя не нашли… Вали сказала! — кричу я, что есть мочи, и прижимаю голову хрипящей Даши к себе. — Во-он!
Он сваливает, слышу сирены скорой и набираю на телефоне Паши номер Макара.
— Хочешь меня вернуть? — без предисловий задаю я вопрос ледяным тоном и слышу насмешливое:
— Кого убить?
Только вот мне ни хрена не смешно.
— Марка Синицына. Убей его, и я вернусь к тебе.
— Нет… — голос Даши. — Не надо. Люблю его… Люблю…
— Василиса, — голос в трубке Макара, и я тяжело вздыхаю. — Сломай ему хотя бы ноги…
— И ты вернешься?
— И я подумаю.
Подумаю, да. Подумаю, пока снова еду в больницу уже с Дашей. О
