Голод. Одержимые - Любовь Попова
— Меня никто не любил… — нажимает он той же фразой и поворачивает мое лицо к себе, когда я раздраженно хочу отвернуться. — А потом появилась ты. Пошла не за бабками, ни за тачками…
— А за членом…
— Помимо всего прочего. Ты влюбилась и вынудила меня полюбить себя в ответ. А потом ты пришла и говоришь, что все твое внимание и любовь отдана какому-то слизняку, у которого еще даже извилин нет.
— Ну, знаешь…
— Но потом, — продолжает он, — я осознал, что раз ты настолько сильно любишь его, что готова убить меня. То любишь и меня.
— Что ты несешь? — не понимаю. Рукой толкаю в грудь, чтобы дать себе вздохнуть, но он просто наваливается всем весом, проводит большим пальцем по губам и шепчет.
— Я готов был смириться и поделить тебя с ним, потому что твоя любовь к нему — продолжение нашей одержимости друг другом. Я хотел этого ребенка. Хотел, Василиса. Поэтому сейчас я хочу, чтобы ты послушала и услышала меня. Я не оставлю тебя, даже если твое тело перестало отвечать мне взаимностью. Я не оставлю тебя, даже если ты меня возненавидишь. И если тебе будет нужно, я сделаю тебе нового ребенка. С большим удовольствием.
В горле скапливается ком слез и глотать бесполезно. Он снова там. И рана в душе на месте, и боль в груди, и даже слезы уже привычно текущие из глаз, но… Тоненький лучик света от его жестких слов пробивает толщу страдания и отчаяния.
Макар именно тот, кто способен залечить мои раны и дать снова ощутить себя живой. Только он. Больше мне не к кому обратиться.
— Не сомневаюсь, — чуть улыбаюсь я. — Только, перво-наперво, тебе придется побриться.
Отвожу лицо от его щекочущей щетины.
— А тебе помыться, — радуется он, что у меня появились хоть какие-то эмоции? Или рассчитывает в ближайшее время пристроить свой член?
Он поднимается прыжком с кровати и поднимает меня на руки, и обычно от близости его тела я бы уже разомлела, руками обхватила шею, потерлась телом.
А мне ничего не хочется. Даже видеть его, если честно. И уже вопрос о прощании с ним становится более острым. Нужно. Нужно просто отпустить.
Но как решиться порвать ниточку, которая связывает столь судьбоносные события жизни.
Как выдрать чувства, которые больше не в радость.
И помощь приходит из вне. От того, чье лицо я замечаю, пока Макар довольный нашим временным, мнимым перемирием несет меня в душ.
Я сижу на следующий день в холе дорогущей клиники, где для радости пациентов есть телевизор, кофе-аппарат, мягкие диваны. Жду выписку, смотря на свои не накрашенные ногти на ногах. Макар уже обещал отвезти меня в Кипр, чтобы там под солнцем на пляже зачать ребенка. Так что надо дойти до мастера. Надо просто привести себя в порядок. Сходить на тренировку и вспомнить, что у меня есть мышцы.
Но я безразлична ко всему, уже решила, что поеду с Макаром, только чтобы проветриться, чтобы отказаться от воспоминаний о несбыточном.
Поеду, чтобы понять, что я на самом деле чувствую к Макару.
Он, кстати, идет от администратора и радостно трясет выпиской.
— Здорова! — говорит он громогласно и, подняв меня, прижимается к губам.
Я вяло отвечаю на поцелуй, мягко улыбаюсь и беру сумку с вещами, как вдруг слышу голос Данила:
— Макар, вы забыли забрать результаты анализов на отцовство.
Глава 38
Внутри что-то лопается. Воздушный шарик, заполненный сомнениями и страхами. Они распространяются ядовитым густым туманом вокруг меня. Они забрали весь воздух, заставили меня задыхаться.
Теперь принять решение стало проще простого.
— Ты хотел сделать тест? — говорю я, и вижу, как Макар напряженно сжимает челюсть, опаляя взглядом лист бумаги, словно пытаясь его сжечь. Тянется за ним рукой, но я опережаю.
И пока смотрю в подтверждение отцовства Макара, краем глаза вижу весьма довольную физиономию Данилы, как бы он не пытался это скрыть за мордой кирпичом.
Но меня больше волновало ни это, а то как, как, бл*ть, они сумели взять анализ…
Бумага в руках трясется, черные буквы расплываются от соленых слез…
— Ты хотел сделать тест?! — кричу свой вопрос, потому что Макар, мать его, молчит, и только пульсирующая вена на виске доказывает, что он не долбанная статуя. Комкаю лист и бросаю ему в лицо.
— Ты заказал тест из останков нашего ребенка!? — срываюсь на истерику, но прикасаться к нему не хочу.
Я больше ничего с ним не хочу.
— Отвечай, дьявол тебя дери!
— Нет…
— Это не он, Вася, — сыпется на меня сладчайшая сахарная вата, которую буквально источает голос Данилы.
Поворачиваюсь, чувствуя, что ногти, что впиваются в кожу ладоней, скоро найдут другую цель.
— Макар давно просил, и я решил подсобить, чтобы между вами не осталось недомолвок. Классно же. Ты забеременела от Макара.
— Заткнись… Заткнись… — шиплю и тут же срываюсь на крик… — Заткнись, долбанный педик!
Он отшатывается… Не понимает. Злится. Ну и пусть. Он скотина, просто скотина. И Макар такой же, раз не разглядел в друге п*дораса, который пусть косвенно, но повинен в смерти Малыша.
— Ты без моего разрешения взял анализ у моего ребенка! Ты хоть понимаешь, какую дрянь ты сделал…
— Ну там же просто сгусток…
Рука поднимается сама.
Всю злость, обиду, боль, страдания я вкладываю в этот удар. Все, что у меня есть я выплескиваю на Данилу.
Руку жжет, а он бедненький смотрит на Макара. Как щенок. Реально думает, что тот меня остановит? Да если я скажу убить тебя, он так и сделает.
Но я не скажу. Потому что ты этого не стоишь.
— Сам ты сгусток… — шиплю ему в лицо и ехидно интересуюсь: — Ты такой п*здодельный, сам все решил, никого не спросил, а сообщение у Макара на телефоне тоже ты удалил?
— Какие сообщения? — слышу напряженный голос Макара и достаю из
