Лерой. Обещаю забыть (СИ) - Гордеева Алиса

Сколько я так сижу, не знаю. Смотрю на Рину, на точёные черты лица и нежные изгибы, а ещё решаюсь накрыть её ладонь, такую тонкую и маленькую, своей увесистой и немного грубой, и в этот момент слишком отчётливо понимаю, что никогда больше не смогу отпустить Рину от себя!

 Тону в своих мыслях и мечтах и не замечаю, как начинаю слегка перебирать её пальчики в своей руке: желание быть ближе, пропитаться ею насквозь перевешивает здравый смысл и оттого будит мелкую. Та открывает глаза и растерянно смотрит на меня. Арина не пугается, не выдёргивает руки́ из моего плена, а лишь смотрит на меня немного печально, чуть отстранённо и холодно.

– Привет, как ты? – бормочу, списывая реакцию Кшинской на слабость и плохое самочувствие, а затем протягиваю ладонь, чтобы коснуться её щёки и большим пальцем подцепить одинокую слезинку, упорно прокладывающую себе извилистую дорожку вниз.

 – Не плачь, – шепчу, несмело улыбаясь. Моя глупая девочка, сбежавшая от меня и чуть не погибшая от безалаберности взрослых. – Всё хорошо! Теперь всё будет хорошо.

 Жду, что Арина хоть как-то отреагирует: может, улыбнётся в ответ или что-то ответит. Но она продолжает молчать, не сводя с меня пустого и отрешённого взгляда.

– Тебе больно? – Волнуюсь, что последствия отравления всё ещё могут причинять девчонке дискомфорт, но та лишь качает головой и продолжает молчать.

 – Что-нибудь нужно? Воды, лекарство? – Оглядываюсь по сторонам, в попытках отыскать то, что сможет помочь облегчить её состояние, но Арина снова едва мотает головой, не отводя от меня глаз. Мне не нравится то, как она смотрит на меня. Более того, этот взор, наполненный разочарованием и беспомощными слезами, меня пугает.

– На тебе лица нет, мелкая! – хриплю в отчаянии. – Что этот урод с тобой сделал? Скажи…

 – Уходи, – бормочет она в ответ одними губами так, что я с трудом различаю смысл сказанного.

– Никуда я не уйду! – Упорно собираю с её щёк солёную влагу одной рукой, второй же сильнее переплетаю наши пальцы. – Рина, ты себя видела? Господи, девочка моя, что произошло?!

– Уходи, – повторяет она чуть громче, не понимая, что больше я не отойду от неё ни на шаг.

– Макеев что-то сделал тебе? Обидел? – Я не верю, что простая ссора способна так изувечить человека. Нет, для того, чтобы Арина сдалась, отчаялась, должно было произойти что-то действительно нехорошее. И дело тут совсем не в таблетке...

– Нет, – хриплым, сорванным голосом отвечает Рина, а у меня щемит в груди от понимания, сколько боли скрывается за этим её «нет».

– Не верю. Арин, ты...

– Уходи! – срывается она на крик, выдернув свою ладонь из моей и не дав мне закончить фразу.– Это я обидела Пашу! Я! И сейчас сожалею! Мне плохо без него! Тоскливо! А тут ты... Опять ты!

– Ещё скажи, что любишь Макеева! – иронизирую, не веря ни единому слову Арины.

 – Люблю, – говорит мелкая, не дрогнув. И почему-то сейчас я ей верю. Но согласиться с этим не могу.

– А как же я? – Глупый вопрос срывается с губ. Арина врёт! Иначе и быть не может! Она так долго и упорно доказывала мне свою любовь, что сейчас её попытки убедить меня в обратном кажутся жалкими и ничтожными. И всё же, ей удаётся.

– Ты лишний, Лерой. Я только вчера поняла. Ты мне не нужен! Ты – просто ошибка!

 Теперь моя очередь безучастно мотать головой: она несерьезно, шутит, мстит! Я не верю!

– Уходи, Лерой! – в сотый раз повторяет Кшинская. – Я, правда, люблю Пашу…

Глава 20. Предел

Арина

 Взгляд Амирова непонимающий и настороженный, словно слова мои причиняют ему боль вместо должного облегчения. Разве не это он жаждал услышать от меня?

– Ты врёшь, мелкая! – мотая головой из стороны в сторону, недоверчиво шепчет он.

 А мне так хочется его остановить, вцепившись руками в непослушные пряди густых волос цвета дёгтя, своим лбом прикоснуться к его лбу, чтобы вдохнуть новую порцию ставшего родным запаха кедра и лайма, а на выдохе прошептать его имя и сказать, что кроме него в этой жизни мне больше никто не нужен. Только он. Один. Навсегда. Но перед глазами счастливый образ Горской и её слова об их сыне. Эта картинка не стирается слезами, не разбивается вместе с горой посуды, не лопается от диких воплей и даже не уходит во снах. Она въелась под мою кожу и сейчас разъедает сознание: Амиров любит не меня! Счастливой делает другую! Оказывается, он умеет. Просто не со мной.

 – Лерой, уходи, – повторяю в тысячный раз.

 Видеть его сейчас так близко невыносимо, но он не понимает, не помогает, не избавляет от этой боли. Напротив, касается кончиками пальцев моего лица, мучительно напоминая, какими сладостными могут быть его руки, заглядывает в глаза, улавливая отражение моего обмана, и продолжает бередить мою и без того измученную душу. Его близость дурманит, его медовый встревоженный взгляд слегка раскосых глаз уговаривает послать всё к чёрту и отдаться моменту, но я знаю наперёд, что это лишь иллюзия. Сделай я шаг навстречу, и он снова оттолкнёт меня прямиком в бездну, чтобы спокойно вернуться к своей Ксюше. А я больше не поднимусь. Не смогу.

 – Обманываешь саму себя, – удерживая мое лицо ладонями, бормочет Амиров, а я пытаюсь сохранить в памяти тепло его рук – такое родное, желанное, неповторимое. Ненавижу себя за эту чёртову любовь на грани сумасшествия, ненавижу Лероя за то, что тот не в силах полюбить меня так же, ненавижу Горскую за то, что руки Амирова ласкают её, а меня лишь с жалостью пытаются успокоить.

– Ты ошибаешься. – Не знаю, где беру силы, чтобы улыбнуться – дерзко, равнодушно! Я хочу уйти от этой больной зависимости под названием «Лерой» с гордо поднятым носом. Мне осточертела его жалость! Я устала любить впустую, а потому снова вру – ему, себе, всем.– Я предельно честна! Хочешь помочь? Уйди! А ещё лучше, найди способ сбежать из этой клетки и помириться с Макеевым!

– Ты шутишь, верно? –Лерой проводит большим пальцем по моим губам, словно умоляя замолчать. И у него получается: я смолкаю, прикрывая глаза от немыслимого удовольствия. Эта невыносимая пытка заставляет забыть обо всём, но только не о Горской…

 – Нет, – резко отползаю назад, лишая себя тепла рук Амирова. – Не трогай меня, Лерой! Мне неприятно!

 – Неприятно? – переспрашивает он, делая шаг назад и безвольно опуская руки.

– Да, Лерой! – отвечаю уверенно. – Как мужчина ты мне неприятен! Теперь, когда я, наконец, узнала, каково это – быть в одной постели с любимым, твои прикосновения меня раздражают. Что тут непонятного?

– В одной постели? С любимым? – сглатывает Амиров, сжимая кулаки. Вижу, как напрягается его лицо, а в глазах играют черти. Да, вот так! Пусть знает, что не один он изумительно провёл эту ночь! – И как? Понравилось?

– Понравилось, Лерой! Ты даже представить себе не можешь, насколько! Недаром говорят, что всё познаётся в сравнении! Поверь, здесь ты проиграл!

– Так хорошо было с Макеевым, что ты вернулась домой одна, в слезах и истерике? – Господи, да почему же это так его волнует?! Отчего этот бесчувственный чурбан не может просто уйти к своей Ксюшеньке и оставить меня и дальше загибаться от боли?!

– Ты – моя ошибка, Лерой!– пытаюсь подобрать слова, чтобы Амиров понял: я и без его просьб и убеждений могу отойти в сторону. Не хочу больше слушать его оправданий, что он любит другую. Не могу, не имею права разрушать жизнь его сына. – Та ночь была ошибкой – огромной, непоправимой, глупой! Я сожалею. Если бы ты только знал, как сильно я сожалению, что первым в моей жизни оказался ты, а не Паша! Да, вчера я сорвалась, но к тебе это не имеет никакого отношения! Признавать свои ошибки всегда больно, но делать это необходимо! Ночью я просто поняла, какой непроходимой идиоткой была, думая, что люблю тебя. Не люблю, Лерой! Теперь знаю наверняка! Так что выдыхай – больше я тебя беспокоить не буду!

– Я те-бе не ве-рю, – громогласно по слогам чеканит Амиров, возвышаясь надо мной грозным зверем. – Не верю!